– Я привез своих младших сестер и братишку. Это очень большая нагрузка. Вам будет трудно. Ты молодая, красивая, еще можешь создать новую семью. Я не буду возражать и обижаться. Эти дети остались без отца и матери. Единственная их опора – это я. Я им и отец, и мать и буду их содержать, обучать, выдавать замуж, женить, охра нять.
Эльза сказала, что она никуда не пойдет и на все согласна.
Так началась новая жизнь моей большой семьи. С утра до вечера упорно работал. Очень выручала моя белая бритва. Появилось много друзей. Я сделал запас пшеницы на случай голода. Летом Наджие и Лиля пошли в горы копать таран
[186]
в организацию «Дубигель» от кожзавода. Шевкет и Гульнар пошли в школу. Мы стали жить отдельно от тещи, скоро приехал тесть Абдурефи.
Местпром закрыли. Нас перевели в новую парикмахерскую райкомхоза и назвали КБО – Комбинат бытового обслуживания. Эльзу я оформил учетчицей. Работа шла хорошо, только квартиру меняли часто. Директор комбината Бирман дал мне комнату в недостроенном домике прямо в центре. Я ее отремонтировал и вселился туда. Крыша была покрыта камышом и при дожде или снеге протекала. Сложил плиту, сделал дымоход, провел электричество. Отапливались дровами. Покупали янтоган – колючки. Обед варили на керогазе или примусе. Это был очень большой дефицит. Я долго стоял в очереди, пока смог его купить.
Наджие зимой ездила в Ташкент и работала там на кожзаводе. Им давали зарплату, предоставляли общежитие, кормили. Скоро ее засватал Исмаил Кудусов – фронтовик из Мамут-Султана. Мы сделали маленький вечер, дува, никях, и она вышла замуж.
У одной еврейки, которая уезжала из эвакуации домой, я купил кровать, стол, два стула, табуретку и канистру для керосина. У нас создался некий уют. Зарабатывал я до 500 рублей в день, а план был 70 рублей. На новом месте заработок стал поменьше, но нам хватало, и я даже откладывал про запас.
Кроме того, я еще подрабатывал на выездах. Каждую неделю ходил в паркентский винпункт, где брил и стриг винодела Балта Ходжаева и директора Акбарова. За это они мне бесплатно наливали вино в мой пятилитровый чайник.
Ходил в детский дом и тоже стриг детей, за что директор платил мне 150 рублей. Ездил в дом отдыха «Сукок», где стриг и брил отдыхающих. Кроме того, ко мне прямо домой приходили горняки из Кумышкана. Раз в два месяца они спускались с гор. Были совершенно обросшими и с длинными бородами. За стрижку и бритье они платили 150–200 рублей. Они получали по 4,5 тысячи и деньги таскали с собой в мешках и торбах. В карман не лезли. Были и такие, у кого набегало по 8–10 тысяч. Они эти деньги пропивали, а потом снова уходили в горы на работу.
Дома кушать и пить хватало. Немного приоделись. Беспокоил унизительный комендантский режим. Два раза в месяц ходили на подпись. Многое зависело от личных качеств того или иного коменданта. Первым комендантом Паркента был Николай Озеров, который ставил меня на учет. Потом его сменил Самандаров. При нем стали ходить на подпись два раза в месяц, а некоторых он заставлял делать это еженедельно.
Начальником милиции был майор Астанов – хороший человек. К нам он всегда обращался так: «Крымские товарищи». Был очень вежлив. Однажды майор собрал актив крымских татар в читальном зале Дома культуры. Предупредил: «По решению органов власти вы остаетесь в местах выселения навсегда. Поэтому разрешено давать вам земельные участки. Берите землю, стройте себе дома».
Слово попросил Мустафа Чолпан, бывший председатель колхоза «Гуль» в деревне Чокурчи. Он сказал очень плохие слова в адрес нашего народа, что татары недостойно вели себя в годы войны, что среди них были предатели, добровольцы, полицаи, старосты, которые помогали фашистам и т. д. Сидевшие в зале соотечественники от стыда прилипли к столам, а при выходе из зала ему сказали: «Мы тебе покажем!» На следующий день Чолпана арестовали. Только после смерти Сталина в 1956 году он вернулся из лагерей.
Потом прислали нового коменданта Францева. Это был очень плохой человек. Кричал, ругал матом. Жил он со мной по соседству, учился играть на скрипке, часто выпивал. Жена и брат его были порядочными людьми. Францев стал мешать мужу моей сестры Исмаилу устроиться на работу. Наказывал ни за что. Исмаил Куддусов
[187]
с первого дня воевал на фронте, имел боевые награды. В Берлине расписался на Рейхстаге. Был членом КПСС, сейчас работал бухгалтером.
Однажды Францев приехал в Чеборгат подышать горным воздухом. Там на руднике работало много крымских татар. Была специальная комната, в которой он их принимал. Был он пьян, кричал, оскорблял, издевался. В присутствии людей выхватил наган и ударил Исмаила по голове. Тогда тот толкнул коменданта, тот упал на плиту, ударился и даже повредил себе бедро. Исмаил и Шевкет Джеппаров отобрали у него наган и заперли в помещении снаружи. Составили протокол, который подписали все присутствовавшие. Исмаил взял справку у врача о полученных побоях и поехал в Паркент к начальнику милиции майору Астанову. Тот позвонил в Ташкент, и Францева разжаловали. Один месяц он даже отсидел в тюрьме, потом приехал в Паркент, забрал семью и куда-то уехал.
Нам назначили нового коменданта Мухамедова. Однажды он вызвал меня к себе. Там же находился и начальник милиции майор Астанов Джора ака. Он дал мне письмо, написанное на двух листах печатной бумаги. Сказал:
– Читай!
Не спеша, все по порядку я прочитал. Очень страшно было узнать то, что творилось у нас в районе.
– Ты спокойно перепиши эти бумаги. В этом районе я только тебе доверяю. Всем остальным нет, все равно подведут, продадут. Я тебя давно изучаю, ты не подведешь! Если мы этого не сделаем, то пострадают очень многие.
До этого письма мы уже знали, что брат секретаря райкома Сайфа Рахматулаев служил добровольцем у немцев, был офицером. Получил 25 лет лагерей. Секретарь Паркентского райкома партии Сатар Рахматулаев выкупил брата за 50 тысяч рублей из иркутского лагеря. Об этом говорил весь город.
Когда Сайфи заходил ко мне в парикмахерскую, все крымские татары замолкали, так как до смерти его боялись. Он по-немецки кричал «айнн, цвай» и что-то еще. Поскольку его брат был секретарем райкома партии, то считал, что ему все дозволено. Все это в голове не укладывалось! Оказывается, за деньги можно было вытащить из тюрьмы и немецкого офицера – предателя своего народа!
