Похоже, палачи давали ему время «вылежаться», доводили до нужной кондиции.
Он был уже никакой, когда над головой наметилась какая-то активность. Лопаты вгрызались в рыхлую землю, отбрасывали ее в сторону. Это продолжалось недолго. Илья был похоронен не на такой уж большой глубине. Заработала лебедка, и ящик с треском пополз вверх. Хрустнули защелки, на которых крепилась крышка гроба.
Мучители сдавленно хихикали, таращась на окостеневшее лицо, изъеденное мукой. Истязуемый подавал признаки жизни, щурился от яркого света, закрывал глаза руками. Он непроизвольно вздрагивал. По впалым щекам текли слезы.
– Клиент созрел, – заявил один из экзекуторов. – Давай, Петруха, вытаскивай это дерьмо.
– А почему я? – возмутился второй. – Вместе будем вытаскивать.
Конвоиры обращались с Ильей относительно бережно, если и треснули по загривку, то не больше пары раз. Они волокли его к соседнему бараку. В какой-то момент он очнулся, заревел, начал отталкивать солдат. Он даже относительно твердо стоял на ногах, что в его состоянии было странно. Ткач пытался махать руками, заехать кому-то в харю.
Военные смеялись. Мол, потерпи, парень, у тебя еще будет возможность отличиться. Он хрипло ругался, извивался. Конвоирам это надоело. Они треснули его по шее и потащили обмякшее тело дальше.
Илья очнулся от яркого света, брызжущего ему в лицо. Он снова, как и несколько дней назад, висел на канатах. Его поддерживали двое парней, но Ткач и не думал падать.
Мозги его включились, пусть и с чудовищным опозданием. Он сразу все понял. Сейчас начнется третий этап воспитательного процесса. Дай бог, чтобы последний.
За пределами ринга толпились какие-то люди. Их было немного, но шумели они, как толпа на митинге, выкрикивали «Слава Украине!», «Смерть москалям!» и тому подобную надоевшую белиберду.
Ноги Ильи подкосились, но он держал вертикаль. От падения его спасали канаты. Кончилась теснота бетонной камеры, отступила могильная тьма. Сейчас из него будут делать котлету по-киевски.
Черта с два! Пусть он обессилен, обезвожен, но рассудок и воля пока при нем. Они еще не знают, с кем связались.
Ткач плохо видел, но на всякий случай сжал кулаки.
«И не западло вам, парни, месить человека, который не может оказать сопротивление?» – подумал он.
Но нравственными проблемами этот народ не заморачивался. За канатами покачивались смазанные силуэты. А к Илье по рингу упругой походкой приблизился еще один, обнаженный по пояс, в спортивных трусах с желто-синими лампасами. Теперь этот тип, видимо, решил растянуть удовольствие. Он был в перчатках, как-то издевательски водил ими под носом у Ильи, постукивал друг по дружке. Его физиономия цвела как майская сирень.
– Привет, дружище! Ты снова в этом жестоком и несправедливом мире. Но согласись, он ярче и веселее загробного. Чего ты щуришься? Это же я, твой кореш Егор Турчин, не узнаешь?
«Ага, давно не виделись, шут ты гороховый!»
Турчин делал обманные движения, имитировал удары в лицо, по корпусу, то подходил пружинящей походкой, то отдалялся.
– Ткач, давай же, действуй, не жди, пока я тебя убью! – весело приговаривал он. – Есть еще порох в пороховницах? Ты же кладезь сюрпризов, удиви меня, Ткач! Неужели в тебе не осталось ни капли злости, после того как тебя похоронили? – Он легонько ударил Илью по лицу, словно хотел вывести из спячки.
Голова Ткача дернулась. Все, хватит, он не позволит над собой издеваться! Бог вложил в него какую-то кроху сил, заправил яростью.
Илья зарычал что-то нечеловеческое, оторвался от канатов, бросился вперед. Ему казалось, что он наносил удары, на самом же деле просто тупо махал кулаками. Зрители улюлюкали.
Турчин смеялся, играючи уклонялся от атак. Он намеренно не бил в ответ. Единственная плюха средней силы повалила бы Илью замертво. Егор получал удовольствие, качался маятником, имитировал бой, но ударов не наносил.
Илья двигался как робот, шатко переставляя ноги. Видит бог, он успокоился бы, попади хоть один раз. Но такое было за гранью его возможностей. Ткач целился в ненавистную харю, бил. При каждом ударе разламывалось тело, рвались жилы. Но этот подонок легко и просто уклонялся, отступал. Он словно манил противника за собой.
Илья шел вперед, наступая ему на носки. Он еще не сдался. Черта с два, не дождетесь! Бешенство накрыло его с головой. Ткач замолотил руками по воздуху.
«Что же ты делаешь, не позорься! – кричал кто-то в голове. – Это же не бокс, а какая-то импровизация пьяного тапера! Рассчитываешь попасть на мемориальную доску, в зал славы?»
Это действительно был не бокс, а игра в догонялки. Турчин устал постоянно прыгать и увертываться. Внезапно он вскрикнул он боли – Илья наступил ему на ногу. Следующий удар Ткача был относительно точен. Он коснулся носа противника.
Турчин отпрянул, на краткий миг изобразил недовольство. Его терпение иссякло, он ударил соперника по лицу. Илья попятился. Его затрясло, кровь хлынула из носа. Он не упал, хотя качался так, что мог подломиться в любой миг. Его руки налились свинцовой тяжестью.
Ткач поднял их, снова бросился в бой и получил еще одну оплеуху от Турчина, потерявшего терпение. Кровь брызнула как из распылителя. Илья рухнул на колено, со скрипом, с надсадным стоном начал подниматься.
Турчина все это достало. Он двинулся в атаку, ударил в нос, по лбу. От каждого сотрясения в голове Ильи звенело так, словно там тряслась пригоршня денежной мелочи. Он отступал, не выдерживая напора, попытался ударить, но промазал и привалился к канатам.
Выстроить линию обороны Ткач не успел. Турчин налетел и принялся бить его уже не по-детски. Удары сыпались как из рога изобилия. Сопротивление Ильи было сломлено. Кровь текла из разбитого носа, голова клонилась к полу. Он медленно сползал на пол, хватаясь за канаты. Зал свистел и гомонил.
Турчин прекратил избиение и с любопытством уставился на противника. Тот словно почувствовал его взгляд, вцепился в канат, чтобы не упасть, напряг колени. Чемпион досадливо покачал головой и нанес сильный удар в голову. Илья рухнул на настил ринга.
Глава 8
Целую вечность он валялся без сознания. Организм был весь вычерпан, моральные и физические силы застыли на отметке «ноль». Это было просто туловище, в котором вяло билось сердце, кое-как толкающее кровь по артериям.
Почему его не убили, истории было неведомо. Возможно, для кого-то он был важнее живой, нежели мертвый. Или этого парня, не желающего сдаваться, начали уважать даже его враги?
Он валялся на скрипучей койке в каком-то странном помещении. Лицо опухшее, обескровленное, сам неподвижный, укрытый старым армейским одеялом. Илья дышал, даже кашлял, но упорно не желал приходить в себя. Он твердо усвоил, что в этот мир без крайней нужды лучше не являться, но очнулся, когда услышал звук, похожий на тот, который раздается, когда кто-то раздергивает шторы. Или же Ткач очнулся от лучика солнца, заплясавшего по лицу?
