На следующий папа поехал в больницу. А потом мы втроем отправились на каток. Знаете, тот, искусственный, за Соленым озером. И с тех пор на Рождество ходили на этот каток – такая появилась традиция. На следующий год уже и с мамой. Она знаете как катается! А когда Дину исполнилось три, ему подарили коньки, и мы ходили уже все вместе.
Опять заскребло в горле. Я собрала все оставшееся мужество и сказала последнюю фразу, самую трудную:
– Теперь уже не пойдем. Дина нет. Папы нет. Каток в зоне РОСТ. Значит, и Рождества нет, и Санты тоже.
Тишина стала густой и звенящей. Слезы сами полились из глаз.
– Вот видите, лучше бы не рассказывала, только настроение всем испортила, – я вновь уставилась на шторы с черепами.
Дед бухнул кулаком по столу, крикнул:
– Майк, одноглазый! Сюда, быстро!
Хозяин таверны подскочил немедленно:
– Чего еще изволят юные господа?
– Господа изволят пиратского рома, самого крепкого, из бочонка номер семь! – сказал, как отрезал, Дед. Я даже сквозь никак не высыхавшие слезы удивилась: что это еще за бочонок? А главное, Дед сроду ни с кем в таком тоне не разговаривал.
Однако Майка тон Деда, похоже, не испугал, – скорее возмутил:
– Детки! Вы что, совсем с дуба рухнули? Какой ром, вам же лет по тринадцать небось, не больше!
– Думаете, денег у нас не хватит? – Дед набычился и, кажется, всерьез разозлился.
– Да при чем тут вообще деньги! Прав у вас на это не хватит. Да и не рано ли алкогольничать начинаете? Вырастите сперва, до двадцати одного года доживите.
– А если не доживем? – подала голос Милка. Я сообразила, что совсем недавно что-то подобное говорил и Томас.
А Майк прямо-таки оторопел:
– То есть, как не доживете? Что ты хочешь этим сказать, девочка?
– А то. Ночной обстрел, например, или снайперы. Мы с Томасом в Заречье живем, а там по три раза в неделю бабахает, сами знаете. А Марта в школу на трамвае добирается. Слышали, наверное, что на днях случилось? Так вот, она как раз в том самом трамвае была. Вполне может получиться, что мы пиратского рома никогда в жизни так и не попробуем. Это что, справедливо, по-вашему? Сами-то наверняка прикладываетесь. А мы чем хуже? Только тем, что родились, когда взрослые совсем уже с ума посходили, не могут жить без войны, по-нормальному.
Вот так Милка!
Майк сел за соседний столик и уставился на нас. Лица его почти не было видно, но я все же заметила, что он снял черную повязку. Так и смотрел, в оба глаза. Что уж там такого он увидел, не знаю. Но вдруг сказал:
– Ну и черт с вами, раз так жить торопитесь. Может, и правильно. Только понемногу, а потом сразу расплатиться – и на воздух, пока не развезло. Мне здесь проблемы не нужны. Да и пора уже вам, скоро серьезные люди собираться начнут.
6. Сочельник
Я… Да, это все-таки была именно я, проснулась, кажется, окончательно. Но потолок надо мной был чужой, и стена с отставшей светло-зеленой краской – чужая. А главное, в комнате, где я себя обнаружила, стояла влажная жара. Почти как в бане. В нашей квартире такого просто не могло быть. Я догадалась, что нахожусь в полуподвале, где живет Дед. Раньше я бывала здесь в гостях, а иногда приходила помыться, даже с мамой и Александром. Только прежде я никогда у Деда не ночевала, а тут, сомнений не было: накрыта одеялом, под головой подушка. На стуле рядом с диваном – мои джинсы и свитер. Еще бы вспомнить, как я их снимала. И вообще – почему у Деда, а не дома. А мама? Она, наверное, с ума сходит! О, кажется, вспоминаю все же…
Пиратский ром оказался просто обжигающий, но мы совсем не опьянели. По крайней мере я. Расплатилась с Майком. А потом… Да, мы спускались по крутой деревянной лестнице, и она все время уходила из-под ног. Дед что-то говорил о какой-то Марсовой площадке и шторме. А Милка возражала, что Марс тут совсем ни при чем, это все проделки Венеры.
Снег был синий, блестящий и глубокий, я сразу провалилась по щиколотку. Вон ботинки под батареей стоят. Да разве ж в такой сырости высохнут! Недалекие башни серебрились, как зажженные новогодние елки. Может, наплевали на затемнение и включили рождественскую иллюминацию?
А потом мы с Дедом целовались. И это я тоже очень хорошо помню. Губы у него были сухие, шершавые и горячие, а глаза – большие, круглые, цвета тусклой осенней листвы. Я еще подумала, что мы целоваться вообще-то не умеем, но получается, кажется, вполне прилично.
Потом Дед начал нудеть: где Томас, где Милка… Их и правда не было, но им же вместе – в Заречье. Так я Деду, кажется, и сказала. К тому же у них свои дела, у нас – свои! Они, может быть, тоже целоваться хотят. А дальше что же?
– А, юные алкоголики! Просыпаетесь помаленьку. Как, с похмелья голова не болит? – в комнату вошла мама Деда, тетя Марина. Или просто Марина. Она совсем еще молодая, лет тридцать ей, а в рваных джинсах и футболке со смешной рожицей выглядит вообще как девчонка. Будто не мать ему, а сестра, хотя Дед на нее не очень-то и похож. А вот мы с Мариной похожи, нам об этом не раз говорили разные люди, и даже сам Дед, правда с какой-то ревностью. И коротко стриженными волосами, и серыми глазами. И на Александра моего она тоже похожа. Когда мы вчетвером (я, Дед, Марина и Александр) однажды шли по улице, один приятель брата, увидевший нас, решил, что Марина – его девушка. И мне с ней всегда легко и хорошо, будто с сестрой или подругой. Не то что с собственной матерью…
– Ой, а как же мама? – я снова подумала о ней.
– Ага, мама! Теперь беспокоитесь. А вчера-то где ваши головы были? Вчера что же вы о матерях не беспокоились, да и о себе, любимых? Спьяну-то, ясное дело, голова плохо соображает. Хорошо, я вчера убиралась у одного господина, в доме за Бастионным мостиком. Иду, значит, домой по Старому городу. Смотрю, детишки какие-то, прямо через сугробы топают. И заносит их, будто пьяных. А они и впрямь пьяные. Надо же, думаю, а ведь совсем еще мелкие. А ну как в снегу увязнут и замерзнут. Или до комендантского часа не успеют и в военную полицию попадут. Ох, бедные родители, думаю, воспитали, на свою голову! Подошла ближе, глядь – знакомые все лица! Мой сынуля, и не с кем-нибудь, а с самой Мартой Даба зажигает.
Я совсем не обиделась, Марина говорила со смехом и так, невзначай, освежала в моей памяти вчерашние события.
– Марин, сеть у вас тут есть? Или лучше обычный телефон, домой позвонить.
– Да знают уже дома. Я еще вчера все сообщила.
