— Да не торопись ты, малёк, — повторил Лиходеич, мягко отбирая заветный кусочек. — Как же ты не понимаешь, что каждый клад — он вызреть, как картошка, должен. Чтобы клад получить, зарок, с которым он положен, знать нужно.
— Ну да, да, да, — закивал золотой головой Тим, отчего вихры меж бровей, как гривка у коня, замотались. — Помню, помню. На большой дороге, между просекой почтовой и казённой, зарыт клад. Чтобы найти его, надо сорвать себе горло.
— Гы-гыыы, — засмеялся Лиходеич, — что ты мне здесь пули льёшь?
— Ну как же не сорвать, если надо спеть двенадцать песен, чтобы ни в одной не было сказано ни про друга, ни про недруга, ни про милого, ни про немилого.
— Да-а, — мечтательно запрокинул Лиходеич голову, ловя лицом ветерок. Подержал его на губах, поцеловал, вкусного, хвойного, и бережно сдунул малыша. — Трудно среди русских песен такую найти, чтобы про друга или про милого в ней не пелось, не плакалось, или чтобы благо своему сердечному-закадычному не воссылалось. Ну, ладноть, а ещё что про клады помнишь?
— Дедушка, — укоризненно подтолкнул его плечом Тим, которому не терпелось про настоящий клад узнать, своими цепкими зелёными глазами на него посмотреть. — Что-что! Под сосной ещё может клад быть зарыт. Чтобы получить его, нужно голову сломать.
— Ну уж ты загнул!
— А разве нет? Нужно влезть на сосну вверх ногами и спуститься вниз таким же макаром. То есть вниз головой. Ну, где твоя сосна? Сейчас полезу. Говори-говори, я полез! Где сосна-то заветная? — Тим вскочил.
— Этот клад отписал мне дедушка, такой же леший, как я, но только знаниями дремучими владел — по нынешним временам в академиках бы Российской Академии Наук числился. Но этот клад нельзя ни из земли вырыть, ни из-под воды достать.
Тим скорчил недовольную гримасу, чувствуя какой-то подвох. А Лиходеич продолжал:
— И как он выглядит, я даже не предполагаю. В завещании сказано, чтобы я именно в этот день вышел на завалинку и ждал. Сегодня всё само должно случиться, — как-то туманно выразился Лиходеич. — А вот потом, сказано…
— Ага, ну ты жди, — кивнул ему Тим, поняв, что пока не предвидится подержать в руках фамильные сокровища лешего рода. — Я до Водяного добегу, он обещал мне показать, как в щуку превращается.
Лиходеич усмехнулся, сказал вслед:
— Учись, малёк, — и засмотрелся вверх на солнышко и, может быть, даже приснул на тепле.
Когда он открыл глаза, рядом с ним снова сидел Тим.
— Пришёл, внучок? — улыбнулся Лиходеич.
— Пришёл, — улыбнулся в ответ мальчик.
— Водяной рыбки не передал с тобой?
Тим только плечами недоуменно пожал.
— Дедушка, есть что попить?
— Сходи в дом, молочка-то хлебни.
Через минуту перед вновь задремавшим Лиходеичем стоял Тим, держа в руках связку краснопёрых пескарей.
— Дедушка Лих, это тебе Водяной передал.
— Да ну-у-у-у, — удивился Лиходеич. — Ты, что ли, запамятовал сначала?!
— Да не забывал я ничего, — пожал плечами мальчик. — Водяной сказал, что вечером придет чай пить. Говорит, очень устал сегодня. Оказывается, утром рыбаки вытащили в сетях его младшенького, ну ты знаешь, он всегда куда ни попадя лезет. Принесли в дом, он плачет. А потом сам нашёл колодец, запрыгнул в него — хохочет. Тут и поняли, чей это сын. Отнесли на речку в лес — там уж супруга Водяного хвост избила — ищет малыша. В общем, договорились, что теперь Водяной будет им в сети по пятьдесят килограммов рыбы каждое утро загонять.
— Прикроет это дело рыбнадзор, — посомневался Лиходеич.
— А клад-то еще не свалился с неба? — Лукаво поинтересовался Тим и пошёл по своим делам. Но тут же вернулся.
— Спасибо, дедушка, — говорит. — Только я молочко не попробовал — в кувшине лягушка плавает.
— Ну так что? — Удивился Лиходеич. — Аграфена завсегда молочко остужает. Не узнал? Она ж аккуратная, сам знаешь, иди.
Тим ушел, неуверенно сказав:
— Пить уж очень хочется.
— Хм, — пожал плечами Лиходеич, — ох, избаловал я парня.
— Дедушка! — Вдруг сразу с двух сторон услышал крик Лиходеич. Влево посмотрел — Тим благим матом орет, руками машет, а на голове у него возмущенно Аграфена квакает, вправо посмотрел — Тим благим матом орет и показывает пальцем на второго Тима с лягушкой.
— Наваждение, — прошептал Лиходеич, три раза через левое плечо плюнул и скорехонько перекрестился. Ничего не помогло — два Тима стояли друг напротив друга и вопили. — Цыц! — рявкнул Лиходеич и ногами затопал. — Аграфену мою напугали! Нельзя так с почтенными дамами обращаться! Тимы примолкли, а лягушка от греха подальше в кувшинчик плюхнулась.
— Дедушка, кто это?! — Закричал один Тим.
— А ты сам-то — кто?! — С досадой рявкнул Лиходеич. — Как узнать, кто из вас оборотень? У обоих волосы золотые, глаза зелёные ошарашенные, носы облупленные и — сразу видно — любопытные. На обоих костюмчики джинсовые. Одна разница — он лягушку боится, орет как оглашенный. Что про меня с таким ором в лесу подумают — леший, скажут, на старости лет умом тронулся, детей режет!
— Я — Тим! — Обиженно сказал Тим и недобро уставился посиневшими, как грозовая туча, глазами на двойника.
— А я — Дан, Даниил, Даня, — сказал другой Тим, также темнея глазами. — Я из лагеря пришел.
— Ну, вот я и дождался того, чего боялся, — опускаясь на завалинку, прошептал Лиходеич. — Вот он, клад, значится… С юмором был мой сродственничек, ох, с юмором… Всё, кончилась моя спокойная жизнь, как пить, кончилась, — и уже громко и как-то по-стариковски горько, обиженно крикнул, ткнув пальцем с каменным ногтем в сторону Дана: — Ты брата хотел? Вот он стоит, лягушек боится. Шила, видать, в мешке не утаить! Ну, не понятно говорю? Братья вы, братья. Тимидан какой-то получился!
Тим и Дан во все глаза смотрели друг на друга, изучали пытливо, а потом вдруг разом расхохотались:
— Тимидан! Тимидан!
— А ты точно не оборотень? — На всякий случай поинтересовался Тим, засматриваясь в глаза с такими же золотистыми улыбками, как у него самого.
— Точно не оборотень. А ты мой брат, да? Я тебя ищу! Правда, ты мне не снишься? — Спрашивал Дан.
— Не-а! — Недоумённо и радостно отвечал ему Тим, не отпуская из своей обветренной руки руку брата. — Я тебя ждал. Я так хотел, чтобы ты у меня был. И вот — на тебе, сам пришёл. Лиходеич тем временем, смешно размахивая руками, что-то ловил летучее и невидимое в фиолетовый флакончик.
— Что это вы делаете? — Спросил Дан.
— Да смех я ваш ловлю, — засмущался Лиходеич. — Нравится он мне. Хочу, чтобы навсегда сохранился. Даня только плечами пожал — чудеса здесь в лесу, да и только.
Когда страсти улеглись, то начался серьезный разговор — за жизнь.
