Оливия подошла к лифтам и нажала кнопку вызова, бормоча про себя: «Они из лучших побуждений… ты их любишь. Они из лучших побуждений… ты их любишь. Они…» Легче ей не стало.
Она вошла в кабину; Маркус вбежал за ней следом.
– Доброе утро, Маркус!
– И тебе доброе утро. Рад, что я тебя догнал. Знаю, вчера тебе тяжело пришлось. – Он поспешно закрыл двери, чтобы никто не присоединился к ним. – Как ты себя чувствуешь, детка?
– Детка? Ну надо же! – Вот уж правда – прекрасное начало дня. – Ты что же, поджидал меня в засаде?
– Хотел лично убедиться, что ты не пострадала. Ты очутилась в горящем здании. Вчера ты не пожелала со мной разговаривать… Я за тебя волнуюсь.
– Спасибо. У меня все хорошо.
– Ты ведь знаешь, я бы вынес тебя оттуда в целости и сохранности.
Ее вынес другой. Голубые глаза, черные волосы и самые мужественные руки на планете оказались в высшей степени надежными.
– Ничего со мной не случилось.
– Правда?
Маркус провел пальцем по мочке ее уха, она невольно дернулась.
– Неужели надо повторять? – Она попыталась объяснить свое отвращение так, чтобы ее слова проникли через его толстую шкуру: – Мы были напарниками, но теперь уже нет. Мы собирались пожениться, но этого не случится. Ты не имеешь права лезть в мою жизнь. Ты всего лишь коллега, с которым я здороваюсь в коридоре.
– Перестань! Ну да, я виноват, но это не значит, что я ничего к тебе не чувствую. Я хочу заботиться о тебе. Ты сама говорила, что мы можем остаться друзьями.
– Нет. Это ты говорил, а не я. – Она ткнула в него пальцем, словно предупреждая, чтобы он держался подальше. – Мне не нужна твоя забота.
– Ты меня никогда не простишь?
– Маркус, я тебя простила.
Она себя с трудом простила. Как она могла быть такой дурой, почему решила, что можно вступать в близкие отношения с Маркусом, зная, какой он бабник?
– Да, я тебя простила. Простила, но ничего не забыла. Чувств, которые соединяли нас когда-то, я больше не испытываю. Я больше не такая наивная, как раньше.
– Детка, я могу извиниться миллион раз. Нам ведь было так хорошо! Надо придумать, как все наладить.
– Для начала перестань называть меня «детка». Тебе очень повезло, что я не подала на тебя в суд за домогательства. Называй меня «Оливия», «детектив» или даже «эй, ты». Но только не «детка».
Ему хватило наглости расхохотаться, хотя и с явным напряжением.
– Не притворяйся наивной девственницей. Я знаю, какая ты и как тебе нравилось со мной!
– Что?! – Она не сдержала гнева. – Ах ты, сукин сын!
– Я перед тобой извинился… Унижался, как только мог. Повторяю, я уже не тот, каким был раньше! – Когда он шагнул к ней, Оливия прижалась к холодной стенке кабины. В его гнев и обиду она верила не больше, чем в его якобы заботу о ней. Маркус хлопнул ладонью по стене с ней рядом, и она вздрогнула. – Я хочу заботиться о тебе. Я делаю все, что в моих силах, чтобы вернуть тебя. А ты, значит, собираешься подать на меня в суд за домогательства? Лив, дело до суда не дойдет. Мы с тобой были помолвлены.
– Ты что же, угрожаешь мне?! – Оливия оттолкнула его.
Лифт замедлил ход. «Я делаю все, что в моих силах, чтобы вернуть тебя». Неожиданно в ее голове мелькнула мысль: а не мог ли он следить за ней?
– Какая у тебя машина?
– Хочешь выяснить? Там есть заднее сиденье, где мы можем сбросить напряжение.
Его непристойные намеки разозлили ее.
– Ты что, серьезно хочешь продолжать отношения? – Она отмахнулась, не давая ему ответить. – Даже не думай! – Она может узнать номер машины Маркуса, не продолжая неприятный разговор. – Главное, держись от меня подальше.
Оливия шагнула к дверям до того, как они открылись. На площадке ее уже ждал Гейб Найт. Джинсы. Вельветовый пиджак. Худое лицо, черные волосы. Язвительная улыбка, сила и голубые глаза, которые всегда все замечали.
Когда Маркус задел ее, выходя из лифта, она отпрянула, надеясь, что вдруг Гейб сейчас сядет в лифт и уедет.
Конечно, этого не произошло. Гейб проследовал за ней в ее крошечный кабинет.
– Я пришел узнать, как у вас дела, – объявил он своим низким голосом.
Услышав его слова и бодрое приветствие Джима, Оливия изменила курс и направилась к длинному коридору и кабинетам для допросов на другом конце третьего этажа.
– Начальник участка разрешил мне присутствовать на совещаниях и допросах, которые имеют отношение к делу Дэни, – сказал Найт.
Оливия умоляюще подняла руку:
– Извините. Рада, что вы умеете тянуть за нужные струны, но сейчас просто не могу. – Она открыла первую пустую комнату и вошла.
Ее попытке отгородиться от остального мира хоть ненадолго помешали его нога и рука. Он вошел за ней. Его деловитая интонация изменилась, когда он осторожно закрыл за собой дверь.
– Как вы себя чувствуете?
– Жаль, что все только и делают, что задают мне этот вопрос!
– Все? – Он шагнул к ней, по-прежнему раздражающе хладнокровный. – Что случилось?
– Оставьте меня в покое! – Оливия сама не знала, чего ей хочется – ударить его или разрыдаться.
Он в два шага преодолел разделявшее их расстояние.
– Вы из-за дела так переживаете? Или из-за того, что сказал вам тот тип в лифте? Я видел, он еще вчера пытался поговорить с вами. Почему вы так расстроены?
– Расстроена? С чего вы взяли, что я расстроена? – Она собиралась вытолкать его в коридор, но ее рука задержалась на его груди. – Вчера кто-то хотел меня убить. Меня и моего спутника, который не должен был принимать участие в расследовании. Я пытаюсь раскрыть дело, и мой противник – главарь местной мафии или просто псих. Я потеряла ценные улики. Испортила любимую куртку. Мои родные хотят запереть меня в башне из слоновой кости, а идиот бывший думает, что способен… что я захочу, чтобы он…
Кончики пальцев, лежащие на груди Гейба, покалывало; они словно впитывали его тепло, силу и мерное биение его сердца. Оливия поспешно отдернула руку.
– Неужели женщина не может хоть пять минут побыть одна, в тишине и покое?
– Вам сейчас именно это нужно?
– Да!
Едва заметно кивнув, Гейб открыл дверь и быстро вышел. Она затаила дыхание, плотно сжала губы, уловив соленый привкус слез. Она ни в коем случае не должна показываться ему в таком виде.
Оливия отошла от двери. Тишину никто не нарушал, она расслабилась и дала волю слезам.
Проведя рукой по волосам, Оливия села в кресло и попыталась понять, отчего она так раскисла.
Отвратительно, что Маркус до сих пор имеет на нее такое влияние. Хотя надо признать, мысли о нем уже не причиняют ей боли, но лишь возмущают. Что, если именно он сидел за рулем той черной машины и преследовал ее вот уже несколько дней? Какую игру он затеял?
