Не останавливаясь, Максим провел Кали и Розу в гостиную с камином, где до сих пор сохранился интерьер в стиле времен постройки этой усадьбы. И комната, и мебель выглядели тщательно отреставрированными. Кали удивилась, что Максим прилагал усилия к тому, чтобы заботиться о доме, вызывавшем у него только ужасные воспоминания.
Из этой комнаты они прошли в другую гостиную, с видом на озеро и сад. Здесь у одного из окон спиной к гостям стояла мать Максима. Она, должно быть, не услышала, как они вошли.
Ей было уже далеко за шестьдесят. Очень высокая. А значит, в молодости она была гораздо выше Кали. Это от нее, наверное, Максим унаследовал свой огромный рост. А может, от обоих родителей. Татьяна Волкова выглядела словно герцогиня, с густыми темными волосами, собранными в простой пучок, и статной фигурой. Одета она была в кремовый брючный костюм с кружевом на воротнике и запястьях.
– Мамочка, – по-русски окликнул ее Максим.
Кали вздрогнула от того, сколько нежности прозвучало в его голосе, когда он произнес это самое ласковое обращение к матери на русском языке.
Татьяна резко обернулась и пару секунд ошеломленно рассматривала гостей, а потом бросилась к ним и горячо обняла Калиопу, словно мать свою дочь, которую не видела много лет.
Затем Татьяна отстранилась, все еще держа Кали за плечи. Ее ореховые глаза, чуть более темного оттенка, чем у Максима, блестели от слез.
– Калиопа, дорогая моя, большое спасибо за то, что приехала повидаться со мной. Не могу выразить словами, как я признательна. Простите, что вытащила вас всех сюда. Я хотела прилететь к вам, как только Максим рассказал мне о тебе и Леониде, но сын настоял, чтобы вы приехали сами.
– Ведь ты же боишься летать, мамочка, – сказал Максим. – И не было причины заставлять тебя проходить через это.
Кали кивнула.
– Мне очень приятно побывать у вас в гостях, и Лео спокойно перенес перелет.
Татьяна в ответ только снова обняла ее и расцеловала, а после посмотрела на Лео.
– Боже мой, Максим! – воскликнула она по-русски. – Он похож на тебя, когда ты был такого же возраста.
Слезы подступили к глазам Калиопы. Она знала, что вся ее семья любит Лео. Но только эти двое – Максим и его мать – любят малыша так же, как она сама – больше жизни. Она провела ладонью по тонкой руке Татьяны и сказала дрогнувшим голосом:
– Разбудите его.
– Я не могу… Он спит, словно ангелочек.
Кали улыбнулась:
– И он превратится в дьяволенка, если еще немного поспит. Большую часть путешествия он спал, и, если его сейчас не поднять, ночью он не уснет.
Татьяна вытерла слезы.
– Сделай это, пожалуйста, сама. Не хочу, чтобы он, открыв глаза, обнаружил кого-то незнакомого.
Но у Кали была идея получше. Татьяне понравится, если малыша разбудит Максим.
Он поставил кресло с Лео на пол, опустился рядом на корточки и поцеловал сына в лоб и щеки, а потом сказал по-русски голосом полным любви:
– Просыпайся, мой любимый Леонид, – и повторил ту же фразу по-английски.
Кали нравилось, что он всегда обращается к сыну сразу на двух языках, чтобы Лео научился говорить на обоих. Максим также попросил Кали разговаривать с малышом и по-гречески, и теперь тот уже пытался выговаривать слова на всех трех языках.
Лео пошевелился, потянулся и сонно заморгал. Максим, улыбаясь, ласково погладил его по голове, лучась довольством, а малыш протянул руки и обнял отца за шею, спрятав лицо на его груди.
Кали услышала всхлип, и ей показалось, что он вырвался из ее груди, но его издала Татьяна, которая тут же залилась слезами.
Максим поднес Лео к его бабушке и произнес тем мягким голосом, которым разговаривал только с ним:
– Я хочу, чтобы ты познакомился кое с кем, кто любит тебя так же сильно, как я.
Калиопа была готова поклясться, что Лео понял отца и даже кивнул в знак согласия, а затем переключил свое внимание на плачущую женщину.
Кали затаила дыхание, вся натянутая, как струна, в ожидании реакции малыша, а тот, сложив губы в букву «о», с любопытством рассматривал свою бабушку, у которой слезы полились еще сильнее. Потом она прошептала:
– Я могу взять тебя, мое драгоценное сердце?
Лео взглянул на ее распахнутые объятия, на его лице появилось задумчивое выражение, потом он перевел взгляд на Максима и снова уставился на Татьяну, словно подмечая внешнее сходство между ними и понимая, кто эта женщина. А потом малыш улыбнулся и качнулся к бабушке. Громко ахнув, та обняла его, сотрясаясь от рыданий, а Лео лишь визжал от восторга, обнимая ее в ответ.
Он каким-то образом почувствовал, что это были слезы радости, а не горя, и соответственно отреагировал, гордясь, что стал причиной таких эмоций, и наслаждаясь тем, что находится сейчас в центре всеобщего внимания.
У Калиопы слезы заструились по щекам, и в этот момент она поняла, где желала бы быть всегда – в объятиях Максима, прижатой к его груди.
Кали подняла взгляд и увидела, что его глаза тоже полны слез.
Он прижал ее к себе и сказал по-русски:
– Спасибо, моя дорогая. – А потом по-английски добавил: – Спасибо тебе за Лео… и за всё.
Калиопа не могла найти слов, чтобы выразить ему свою благодарность за семью, которую она и Лео неожиданно обрели. Но к радости примешивался страх, что все это лишь временно. Взгляд Максима сказал ей, что слов не нужно, он понимает ее чувства. Обняв ее еще крепче, он посмотрел на свою мать, держащую Лео, наслаждаясь этим трогательным моментом.
А Кали, прислоняясь к его широкому плечу, гадала, когда это счастье закончится, – ведь все хорошее когда-нибудь кончается. И сможет ли она вынести этот удар?
Глава 7
Татьяна поселила Кали с Лео в комнате напротив той, которую отвела сыну. Узнав об этом, Максим чуть не попросил мать выделить ему другую спальню.
Он мог еще вынести постоянное нахождение рядом с Калиопой днем, но по ночам для него было настоящей пыткой ощущать, что она так близко.
В первую ночь он, лежа в кровати, воображал ее принимающей душ. Представлял, как пар, поднимаясь, окутывает Кали, пена скользит по всем изгибам тела, а после ее смывает струящаяся вода. Затем он рисовал в своем сознании то, как она сушит волосы, наносит крем на свою бархатную кожу, надевает шелковую ночную рубашку и со вздохом удовольствия ныряет в кровать. Когда-то он столько раз помогал ей все это делать, но теперь был лишен этих привилегий, даривших ему изысканное удовольствие.
Наутро он проснулся совершенно разбитый, с намерением забиться в этом доме в самую дальнюю комнату, подальше от Кали. Но потом она вышла из своей спальни и радостно улыбнулась при виде Максима. И тот понял, что готов мириться с любыми мучениями ради подобных мгновений.
