– Вот именно. Старинные изумруды. Стоят чертову уйму денег.
Пилото кивнул, словно соглашаясь, что старинные изумруды, разумеется, и должны стоить чертову уйму денег, но не об этом он сейчас думает. Потом он оставил штурвал ровно на столько времени, сколько потребовалось, чтобы снять висевший на нактоузе мех, закинуть голову назад и сделать большой глоток. Вытерев рот тыльной стороной ладони, он передал мех Кою и снова взялся за штурвал.
– Напомни мне как-нибудь чтобы я рассказал тебе все истории про сокровища, которые я слышал за свою жизнь.
Кой пил так же, как Пилото, держа мех выше головы и стараясь, чтобы вино не пролилось, хотя их и качало. Он узнал вкус. Картахенский клерет, свежий и ароматный.
– Это не совсем уж не правдоподобная история, – сказал он, сделав последний глоток. – По-моему, мы действительно можем найти этот затонувший корабль.
– Когда он затонул?
– Двести пятьдесят лет тому назад. – Он заткнул мех и повесил его на место. – Залив Масаррон. Глубина – небольшая.
Пилото скептически покачал головой.
– Ничего там уже не осталось. Рыбаки только и делают, что тралят дно, да и песком уже все занесло…
Если там и можно было что найти, так его уже давно подняли или оно пропало.
– Ты, Пилото, маловер. Как и твои коллеги с Тивериадского озера. Пока они не увидели, что Он пошел по воде, как посуху, они Его всерьез не принимали.
– Мне трудно представить тебя шествующим по водам.
– Еще бы. Я и сам не представляю. И ее – тоже.
Они обернулись поглядеть на нее. Танжер, по-прежнему не шевелясь, стояла у кормы черным силуэтом в свете береговых огней. Пилото вынул из кармана куртки сигарету, взял в рот, но не прикурил.
– Кроме того, – сказал он совсем некстати, – я старею.
А может быть, подумал Кой, очень даже кстати.
И Пилото, и «Карпанта» старели также, как та шхуна, которая гнила в барселонском порту, или как те большие корабли на Кладбище безымянных кораблей, которые ржавели под дождем и солнцем, их разъедала соль, облизывали волны на грязном песке.
Как гнил сам Кой, выброшенный на сушу с подводной скалы в Индийском океане, не обозначенной на морских картах; а ведь тот же Пилото – или не тот же? – сказал ему двадцать с чем-то лет тому назад, что мужчинам и кораблям пристало всегда находиться в открытом море и там принять достойную кончину.
– Не знаю, – сказал Кой искренне. – Я правда не знаю. Вполне возможно, что мы останемся с носом. И ты, и я. А может, даже и она.
Как бы соглашаясь с тем, что такой вывод представляется наиболее логичным, Пилото медленно наклонил голову. Потом вынул из кармана зажигалку, крутанул колесико, фитиль загорелся, и он поднес его к сигарете.
– Но ведь дело не в деньгах? – едва слышно сказал он. – Во всяком случае, для тебя.
Кой вдыхал аромат табака, смешанный с острым запахом затушенного фитиля, и ветер, начавший за мысом Европа свежеть, быстро уносил этот запах на запад.
– Ей нужна… – Он вдруг замолк, чувствуя, что становится смешон. – В общем, помощь в этом случае может потребоваться реальная.
Пилото глубоко затянулся.
– Во всяком случае, тебе она нужна.
В нактоузе стрелка компаса показывала 70°. Пилото нажал кнопку на авторулевом, задавая курс.
– Я таких женщин знал, – прибавил он. – Хм.
И не одну.
– Таких женщин… Каких? Ничего ты, Пилото, про нее не знаешь. Я и сам не много знаю.
Пилото не ответил. Он отпустил штурвал и проверял, как парусник идет по приборам. Палуба под ногами у них слегка дрожала – работала система автоматической навигации.
– Она плохая, Пилото. Плохая – до мозга костей.
Хозяин «Карпанты» пожал плечами и сел на банку, чтобы курить в затишке, а не на ветру, который все заметнее свежел. Он поглядел на темный силуэт на корме.
– Все равно она замерзнет в одном свитере.
– Уж она-то сообразит одеться.
Пилото молча курил. Кой стоял, опершись о нактоуз, немного расставив ноги и засунув руки в карманы. Палуба стала влажной от ночной росы, она проникала сквозь незашитые дыры в тужурке, хотя Кой и поднял воротник и отвернул лацканы. Несмотря на это, он наслаждался привычным ощущением качающейся палубы под ногами и жалел только о том, что шли они в левентик, то есть ветер дул прямо в нос, и паруса ставить было нельзя. А при поставленных парусах и качка бы меньше чувствовалась, и мотор бы не урчал так настырно.
– Плохих женщин не бывает, – вдруг сказал Пилото. – Как и плохих кораблей. Это мужчины делают их плохими.
Кой ничего не ответил, и Пилото снова умолк.
По левому борту со стороны берега к ним быстро приближался зеленый огонек. Когда маяк вновь зажегся, Кой узнал длинный приземистый силуэт турбовинтового катера «HJ» береговой таможенной службы. Их база находилась в Альхесирасе, и это был обычный патруль – искали гашиш из Марокко и контрабандистов с Пеньон.
– Чего ты от нее хочешь?
– Хочу пересчитать все ее веснушки. Ты заметил? У нее их тысячи, и я хочу пересчитать их по одной, проводя по ним пальцем, как по морской карте, хочу прокладывать курс во все стороны света, бросать якорь на стоянках… Понимаешь?
– Понимаю. Ты хочешь, чтобы она была твоя.
Луч прожектора с таможенного катера поискал название «Карпанты», порт приписки и регистрационный номер, написанный на борту. Танжер с кормы спросила, что это означает, и Кой ей объяснил.
– Сволочи, – прошептал ослепленный прожектором Пилото, приставляя ко лбу ладонь козырьком.
Вообще-то Пилото никогда не ругался, Кой всего несколько раз слышал, как он бранится. Он был воспитан в правилах достойной бедности, но таможенников не выносил. Он слишком долго играл с ними в «кошки-мышки», еще с тех давних времен, когда на «Санта Лусии», весельном шлюпе всего с одним латинским парусом, подавал фонарем сигналы под прикрытием острова Эскомбрерас проходящим торговым кораблям, откуда ему сбрасывали пачки светлого табака. Часть шла ему, часть – жандармам на пирсе, львиная доля – нанимателям, которые никогда и ничем не рисковали. Пилото мог бы разбогатеть на табаке, если бы работал от себя, но он всегда довольствовался тем, на что можно купить жене новое платье к Вербному воскресенью или раз-другой вытащить ее из кухни и сводить поесть жаренной на решетке рыбы в каком-нибудь портовом трактире.
Бывало, конечно, и такое, что под нажимом друзей-приятелей или от избытка сил, которые надо было выплеснуть во что бы то ни стало, деньги, заработанные за целую ночь рискованного и тяжелого труда, сгорали за несколько часов – музыка, выпивка, продажные покладистые бабы – в барах Молинете, никогда не пользовавшихся хорошей репутацией.
