* * *
Свидетельствует депутат России Михаил Челноков:
«Подавляющее большинство депутатов предположить не могли, что будет расстрел. У нас была аналогия с августом 1991 г. И в какой-то мере у нас шансы были, потому что если бы в таких условиях мы пробыли дней 5–7, психологическая атмосфера повернулась бы в нашу сторону. Поэтому 3 октября была устроена эта провокация. А Руцкой примитивно клюнул, и с этого момента судьба Парламента была решена. Я вообще неплохо отношусь к Руцкому как к человеку, но плохо как к политику. И Руцкого, и всех наших министров я пытался уговорить на один элементарный шаг: приведите десяток танков, причем, не нужны танки с боеприпасами. В 1991 г. я приводил танки к Белому дому и прекрасно знаю, что они были без боеприпасов. С самого начала нужна была психологическая боевая поддержка. Никто из них этого сделать не смог. Хотя нас убеждали: в случае импичмента все нити у Руцкого в руках. Ничего у него не было. Я приведу, на мой взгляд, фантастический эпизод: один из моих друзей привел в Белый дом генерала в отставке, но с хорошими связями в московском военном округе, который предлагал, что он поедет в части и организует поддержку. Я его привел к Ачалову и объяснил ситуацию, а тот предложил ему… стать у него адъютантом! Так было со всеми, в том числе с Руцким. Руцкой – искренний, энергичный человек. В этом я ему отказать не могу. Но он человек совершенно не государственного уровня.
Военные до последнего момента, до событий в Останкино, были очень противоречиво настроены: не хотели выступать ни на одной стороне. Поэтому я почти уверен, что если бы какая-то группа танков шла, то заслон вряд ли бы ей поставили. В первые дни событий они настолько испугались, что армия их не поддержит, что были даже отключены телефоны в Генеральном штабе!
…Вспоминаю последнее заседание Съезда народных депутатов, которое проходило под танковыми выстрелами 4 октября, его имел честь вести я, потому что Хасбулатова не было видно несколько дней. Я вел заседание, просто чтобы в зале не было паники. Не очень приятно заседать под танковыми выстрелами. Всего их было, насколько я помню, 70. На этом последнем заседании с очередной идеей компромисса выступил депутат Румянцев. Естественно, эта бессмысленная идея была отвергнута».
* * *
Свидетельствует депутат России Сергей Бабурин:
«В ночь на 4-е мне пришлось побывать в штабе Московского военного округа. В Генеральном штабе я должен был встретиться с нужными мне людьми, но это было уже невозможно – около двух часов ночи штаб был полностью закрыт. Громыхала техника, параллельно со мной туда приехал Ельцин.
Я пытался найти контакт с государственными структурами, которые должны были защищать Конституцию. У меня был разговор с членами коллегии Министерства безопасности. Газета «Известия», узнавшая о моей ночной поездке, «сенсационно» написала, что де «Бабурин пытался взять под контроль Министерство безопасности!» Бред! Я пытался выяснить позицию этих органов. Я спросил, понимают ли они, что происходит государственный переворот и что нужно защитить Конституцию? И с грустью услышал, что это не их обязанность.
…В 16 часов 30 минут состоялось последнее заседание Верховного Совета и Съезда народных депутатов, Хасбулатов произнес свою прощальную речь… После него я в порядке законодательной инициативы предложил принять обращение Съезда РФ к гражданам России. Я огласил текст. Смысл этого документа сводится к тому, что депутаты, все работники ВС выполнили свой конституционный долг по защите конституционного строя и Конституции России. Что, склоняя головы перед павшими с той и другой стороны, Съезд призывает задуматься над тем, что произошло, и сохранить гражданский мир в России. Обращение было принято. Все стали уходить… Тут вошла группа омоновцев, предложили Хасбулатову с охраной, Воронину, мне и еще нескольким депутатам остаться отдельной группой. В этот момент к стоящему рядом со мной Воронину наклонился его охранник и сказал, что ситуация очень нехорошая, что удаляются из зала посторонние, остается только руководство и не исключено, что здесь может что угодно произойти, а свидетелей потом не будет, и докажи, как в такой ситуации прекратило свое существование руководство Верховного Совета. Воронин тут же повернулся ко мне и сказал: «Сергей Николаевич, уходим!» Мы догнали основную группу, выходившую через первый подъезд. Я шел замыкающим. Ко мне присоединился В. Б. Исаков, и мы выходили последними в этой колонне. Справа и слева стояли цепи омоновцев, которые контролировали наш выход. Неожиданно меня окликнули: «Сергей Николаевич!» Я приостановился. Ко мне делает шаг один из омоновцев и протягивает руку. Я машинально пожимаю ему руку, и он мне говорит: «Мы вами гордимся!» Я не знал, что ему ответить…
Нас остановили, и около часа мы стояли на лестнице. Обещанных автобусов не было.
Вскоре стало темнеть. Неожиданно нас стали загонять внутрь здания под предлогом того, что идет перестрелка. Нам это сразу не понравилось, мы почувствовали какой-то подвох, но обсуждать что-либо было уже поздно: меня отделили от общей массы защитников Дома Советов и депутатов и сказали, что Бабурина надо расстрелять. Это было сказано прямым текстом, как говорят, не выбирая выражений.
В этот момент обхождение уже перестало быть лояльным, мне досталось прикладами, и не только прикладами. Я был поставлен лицом к стене, стал решаться вопрос: где меня расстрелять – внутри помещения или вывести наружу: технический вопрос – кто будет, как и что?!
Меня спасло несколько обстоятельств. Во-первых, разборки со мной начались в присутствии большого количества людей, в том числе двух тележурналистов. Их, конечно, взашей вытолкали из здания, но один из них по рации успел передать, что, кажется, кого-то начинают бить.
В это время ко мне на помощь бросились мой помощник Алексей и депутат Исаков. И началось зверское избиение, сначала тех, кто бросился мне на помощь, а затем всех остальных.
Во-вторых, меня выручило то, что два наиболее ретивых карателя, которые жаждали привести в исполнение указание о моей ликвидации, отвлеклись на новую группу задержанных. Завели в помещение несколько человек. Один из них, по мнению омоновцев, был переодетым солдатом, второй, бородатый мужчина лет сорока, был одет в камуфляжную форму. Они начали избивать этих людей. Чудовищный удар прикладом нанесли по позвоночнику бородатому мужчине, и он без сознания сполз на пол. Но один из тех, кто стоял от меня с другой стороны, воспользовавшись этой ситуацией, дал тихо команду двум омоновцам вывести меня и присоединить к остальным. И пока энтузиасты расстрела избивали вновь задержанных, меня вывели из помещения и скомандовали идти в освещенный подъезд. Во дворе почти никого не было. Но чуть в стороне стояла группа работников ВС, человек пятнадцать. И они стали вдруг взволнованно кричать: «Сергей Николаевич, не ходите туда. Идите к нам». Их не остановило даже то, что один из моих конвоиров тут же дал очередь в их сторону из автомата. К счастью, поверх голов, хотя ведь это было во дворе жилого дома, и пули ушли в лучшем случае в стены, за которыми были люди. Я понял, что люди просто так кричать не станут и лучше в этот подъезд не ходить. На свой страх и риск я двинулся в сторону этой группы, но присоединиться к ней мне не дали. Провели через несколько домов, через улицу и привели в полевой штаб своей части.
