Соратники Ельцина сделали многое, чтобы оправдать перед историей то, что они натворили. Они прославили своего лидера как героя, который освободил народ. Они добились от Московской Патриархии такого посмертного прославления Ельцина, как будто он был монархом всея Руси. Но они не смогли убедить народ, прошедший через чудовищные страдания и оскорбленный бессовестностью власти, так много обещавшей, но сделавшей прямо противоположное – разграбившей и унизившей страну.
Необходимость оправдаться для ельцинистов обусловлена вовсе не стремлением сохранить лицо. Закулиса, которая приобрела теперь статус олигархии, продолжает действовать и заказывать как публицистам, так и действующей власти, ложь. Ложь о Ельцине. Эта ложь нужна тем и другим, потому что их все еще страшит обвинение в государственной измене и ужас перед разоблачением, в результате которого придется распрощаться с собственностью и капиталами, захваченными в период смуты.
Ельцин по-прежнему остается гарантом созданного партноменклатурой олигархического режима. Его образ и последствия его деяний – это образ Смуты и ее содержание. Изгнание этого образа и приверженцев ельцинизма из власти – единственное средство остановить разрушительное действие Смуты, грозящее России погибелью в ближайшие годы.
Заключение
Смута всегда присутствует в русской истории, даже когда большинству кажется, что в общем и целом порядок жизни устоялся и страна движется вперед. Переживая эту скрытую игру бесов в русской жизни, которой еще предстояло вырваться на поверхность через несколько десятилетий, Гоголь писал: «…еще никогда не бывало в России такого необыкновенного разнообразия и несходства во мнениях и верованиях всех людей, никогда еще различие образований воспитанья не оттолкнуло так друг от друга всех и не произвело такого разлада во всем. Сквозь все это пронесся дух сплетней, пустых поверхностных выводов, глупейших слухов, односторонних и ничтожных заключений. Все это сбило и спутало до того у каждого его мненье о России, что решительно нельзя верить никому». «…теперь все между собой в ссоре, и всяк друг на друга лжет и клевещет беспощадно. (…) Даже честные и добрые люди между собой в разладе; только между плутами видится что-то похожее на дружбу и соединение в то время, когда кого-нибудь из них сильно станут преследовать».
Все это теперь мы видим вокруг себя. Не нужно быть великим писателем и прозорливцем, чтобы понять: Смута вокруг нас, мы живем в Смуте. Открыто правит племя каиново, и окаянство – то, что в каждом из нас присутствует и убивает не только нашу собственную жизнь, но и жизнь грядущих поколений.
У России нет концепции бытия, и оттого наши враги торжествуют, а изменники легко выдают стратегические поражения за «развитие». У нас давно нет успехов, давно нет побед, катастрофы следуют одна за другой. Но мы не смотрим и не видим знаков беды, слушаем и не слышим предзнаменований, которые обещают нам страшный и внезапный конец.
Гоголь, не имея перед глазами столь явных признаков грядущей гибели, взывал как будто к нам: «Служить же теперь должен из нас всяк не так, как бы служил он в прежней России, но в другом Небесном государстве, главой которого уже Сам Христос, а потому и все свои отношения ко власти ли, высшей над нами, к людям ли, равным и кружащимся вокруг нас, к тем ли, которые нас ниже и находятся под нами, должны мы выполнить так, как повелел Христос, а не кто другой. И уж нечего теперь глядеть на какие-нибудь щелчки, которые стали бы наноситься от кого бы то ни было, нашему честолюбью или самолюбью, – нужно помнить только то, что ради Христа взята должность, а потому должна быть и выполнена так, как повелел Христос, а не кто другой».
Евангелие Христа, Его мысль об устройстве земной жизни – вот что мы можем и должны взять в основу своей службы, которая будет служением, если мы отвратим гибель России в очередной Смуте.
В конце 80-х годах XX века ожидание новой исторической концепции совпало с либерализацией режима, и Россию наводнили многочисленные публикации, «разоблачавшие» предшествующую историю и опровергавшие жизненность коммунистического и советского символизма, в котором к тому времени творческий импульс уже перестал угадываться. Прежние символы были дискредитированы, возникли антисимволы и иные символические комплексы, описывающие историю. Произошел раскол на различные политические группы. Этот раскол сохранился до сих пор, усилившись в связи с отсутствием у власти концептуального подхода к истории. Мы оказались в состоянии Большой Смуты, которую власть, да и большинство народа, уже считают почти нормой жизни. Со Смутой не борются, ее пытаются поправить «реформами», которым нет конца.
Коммунисты и социалисты ориентируются на символизм режима 1917–1991, в котором компартия создала разнообразный символьный ряд и разветвленную политическую мифологию с оправданием зверств революции, гражданской войны, репрессий – то есть кошмарной и кровавой Смуты. Либералы ориентированы на период после 1991 года и разоблачительный пафос в адрес коммунистической политмифологии, который предложил множество альтернативных смыслов исторических событий на рубеже 80–90-х годов, а также символические контуры будущего, подобранные в идеализированных образцах зарубежных стран. Здесь оправданию подлежит текущая Смута, а главное – Февральский мятеж 1917 года. Мы живем под пятой февралистов, которые теперь захватывают не только власти, но и основные оппозиционные площадки.
Традиционалисты ориентированы на имперский символизм и понимание истории как возрождения величия России до 1917 года. В то же время, сознание традиционалистов переполнено мифами о собственной стране, где далеко не все смутьяны оценены по достоинству. Кризис мировоззрения нации демонстрирует нарастание смешанных воззрений, в которых соединяется несоединимое: православие и сталинизм, коммунизм и национализм, либерализм и социализм. Смута – это смешение, смещение и отмена всех критериев. Отчего становится крайне затруднительно собирать «своих» и отделяться от «чужих».
Одно из политологических определений гласит: политика – это сублимированная гражданская война. Или война, проводимая «иными средствами». Это может быть словесная парламентская схватка, полемика в СМИ, научные дискуссии по поводу того или иного понимания исторических фактов. Вместо того, чтобы поливать друг друга свинцом, противники поливают друг друга потоками слов. В русской политике гражданская война продолжается в «холодной» форме с возрастающей интенсивностью – вплоть до формирования культовых фигур. По сути дела, выбор таких фигур предопределяет идеологический вектор, какой бы словесной эквилибристикой он ни скрывается. Поскольку среди действующих общественных авторитетов нет тех, которых бы смутное сознание признало значимыми для себя, оно придумывает себе кумиров, фабрикуя их из деятелей прошлого – зачастую (или почти всегда) связанных со Смутой и ее порождавших.
Наиболее остро в современной России противостояние между «красными» и «белыми». Гражданская война не исчерпывается, ролевые позиции привлекают достаточно много энтузиастов, готовых играть по прежним правилам «войнушки» в новой Смуте. Пока в словесных баталиях, переходящих в оскорбления. Но в условиях всеобщей криминализации, политика также может превратиться в обоснование преступных действий – породить «робингудов», мстителей и экспроприацию экспроприаторов. Классовая война – вожделенная цель многих политиков. Они видят себя вождями в этой войне.
