– Надеюсь, что нет.
– Правильно, надейтесь. Еще раз спасибо и всего вам доброго…
Я вновь попыталась улизнуть со двора, а он сказал:
– Недостаточно приключений на один вечер? Шла бы ты домой… – И кивнул в сторону моего подъезда. Это мне особенно не понравилось.
– «Гелендваген» не ваш, случайно? – уточнила я.
– Нравится? – спросил он.
– Не очень. Чересчур брутально. Но вам подходит.
– Иди домой, – задушевно предложил он.
– А чего это вы мне тыкаете? – удивилась я.
– Обращение на «вы» всегда несет определенный подтекст, намекая на возраст женщины.
– Это кто сказал, Энгельс?
– Почему Энгельс? – удивился красавец-заступник.
– Сама не знаю. Кстати, мой возраст еще лет десять как минимум реагировать на подтексты и не подумает, так что смело можете говорить мне «вы».
– Не занудствуй, – он зевнул, разбивая вдрызг образ прекрасного принца и на глазах становясь наглым придурком. – Пошли. – И, легко подхватив меня за локоть, повлек к подъезду.
Пока мы вели светскую беседу, мужики поднялись с колен и, трогательно поддерживая друг друга, заковыляли вслед за товарищем. А я пожалела, что не могу к ним присоединиться.
– Ты кто такой? – спросила я, открывая дверь подъезда и не ожидая от жизни ничего хорошего. А ведь как все славно начиналось! Правду говорят, в реальной жизни все не так, как в романах.
Он вошел в подъезд. А я предложила:
– Может, здесь простимся?
– Мы еще даже не знакомились, – проворчал он, снял с меня очки и усмехнулся. – Ты и впрямь красотка. Не соврала бабка.
Вот тут до меня наконец-то дошло, кто передо мной, и я весело хихикнула:
– Ясновельможный пан Левандовский, кажется.
– Кажется, – фыркнул он.
– Стася говорила, ты чудовищно прекрасен. Как может быть прекрасен только поляк. Откуда тебя принесло, настоящий шляхтич?
– Само собой, из Польши, если верить Стасе. Должно быть, кто-то из предков приблудился.
– Я не рассчитывала на экскурс в историю, сиюминутное меня куда больше занимает.
Мы успели подняться на лестничную клетку, где была моя квартира, и я задумалась, куда его вести: к себе или к соседке?
– Я не мог отказать старушке-соотечественнице, а она настойчиво просила помочь красавице в беде. Ты ключ потеряла?
Вздохнув, я открыла дверь, предупредив:
– Свет можно включать только в прихожей. Кстати, проходить тебе не обязательно. Будем считать: миссию ты выполнил. И можешь отправляться восвояси.
– С удовольствием. На самом деле бабка сильно преувеличивала твои достоинства.
– А как же комплимент? – напомнила я.
– Чего ты хочешь от поляка? Мы до сих пор при встрече женщинам руки целуем. И это несмотря на успешное вхождение в Евросоюз.
– То есть я не красотка?
– Скажем, не в моем вкусе.
– Ну и нахал ты, ясновельможный, – фыркнула я. – Между прочим, я просто не в форме. Тебе бы не устоять… – с легким подхалимством в голосе ответила я, вновь раздвинув рот до ушей.
– Перед улыбкой? – кивнул он. – Я и не устоял.
Мы все еще топтались в прихожей, и я очень сомневалась, что его стоило впускать в квартиру. Теперь я смогла его как следует разглядеть и пришла к выводу: записать его в романтические герои я поспешила. И дело даже не в том, что уж очень скор на расправу. Физиономия подкачала. То есть все его достоинства при нем и остались: блондин, глаза, скорее, зеленые, но в зависимости от освещения приобретали голубоватый оттенок, правильные черты лица, красивая линия губ, улыбка голливудской звезды и, как завершающий аккорд, едва заметная ямочка на мужественном подбородке. В общем, все хорошо, но одна деталь настораживала: та самая распрекрасная улыбка на фоне абсолютно холодных глаз. А глаза у нас что? Правильно, зеркало души. Наверное, Энгельс сказал. В общем, я не спешила считать Левандовского подарком судьбы.
– Если ты здесь собираешься исповедоваться, то неси стул. Я вправе рассчитывать хотя бы на минимальные удобства, – проворчал он.
– А исповедоваться зачем? Я планирую жить долго, так к чему торопиться?
– Замени слово «исповедь» на «подробный рассказ», если тебе так больше нравится. И помни: от врачей и адвокатов секретов быть не должно – себе дороже.
– Нет у меня никаких секретов. Давай я тебя поцелую в награду за спасение, и ты пойдешь спасать еще кого-нибудь.
– А давай, – кивнул он. – Можешь даже не целовать. Сомневаюсь, что ты это умеешь.
– Да что ж за день такой… – буркнула я. – Чего хорошего нашла в тебе Стася? Если все настоящие поляки такие, пусть сидят у себя в Польше.
Стася, легка на помине, забарабанила в дверь и трагически зашептала:
– Зоська, это я.
Оттеснив Левандовского в сторону, я открыла дверь, моя старушенция вошла, увидела шляхтича и запела дурным голосом:
– Пан Левандовский, какое счастье, что вы здесь.
Этот гад тут же расплылся в улыбке, приложился к ее ручке, щелкнув каблуками. То ли долго тренировался, то ли впрямь за плечами двадцать поколений аристократов. Сморщенное личико Стаси украсил румянец.
– Вам надо жениться, – заявила она. – И завести детей. Хорошие гены – редкость. И, разумеется, спутницу жизни выбрать из наших, не то породу загубишь. – Тут она выразительно взглянула на меня: – Как вам Зоська?
– Я точно породу испорчу, – хмыкнула я, разбив ее надежду вдребезги, – потому что не из ваших, Станислава-Августа. Да и он никакой не поляк.
– Не слушайте ее, – отмахнулась Стася. – Она и так рассудком слаба, а тут еще стресс от знакомства. Идемте ко мне, у меня шарлотка, и свет жечь можно.
Она гордо выплыла из моей квартиры, Левандовский последовал за ней, весело мне подмигнув, а я поплелась следом, в основном потому, что очень хотелось знать: с чего это Стася записала меня в идиотки? Левандовский остался в гостиной, а я пошла с хозяйкой в кухню и спросила:
– По-вашему, я дура?
– А то нет? – удивилась она. – От такого мужика отказываться. Я вот ухажерами доразбрасывалась, и что? Отписала свою квартиру неблагодарной девчонке, а могла бы внукам. Иди, развлекай гостя, я здесь сама управлюсь.
Гость сидел за столом и развлекался со своим смартфоном, поднял на меня взгляд и сладенько так улыбнулся.
– У вас своеобразный стиль, дорогая. Немного архаично, но, безусловно, оригинально.
Ветровку он снял, на нем были джинсы и водолазка. Понятно, что носил он ее с умыслом, демонстрировал свои достоинства. К моему глубочайшему сожалению, они у него были.
