– Шампанское… – улыбнулся Герман, в тщетной надежде наладить контакт.
– Ага, только не для тебя припасли.
Стася скрылась за дверью. А Герман пожал плечами:
– Она нас всегда недолюбливала…
Я вспомнила о разобранном диване и занервничала. Отправила Германа в кухню, а сама кинулась в гостиную. Постельное белье сложено, лежит на подлокотнике, диван в образцовом порядке. Сунув белье в ящик шкафа, я присоединилась к Гере. Странная манера являться, не предупредив. А если бы он застал здесь Левандовского? Ну и что такого? Во-первых, мне нечего скрывать; во‑вторых, я свободна от каких-либо обязательств.
Лишь только я вошла в кухню, Герман заключил меня в объятия. Поцелуй был долгим и страстным. Раньше у меня от его поцелуев голова шла кругом и подгибались ноги, надо полагать, от счастья. А теперь… что-то не так. И в этот момент я с удивлением поняла: прошлое вдруг перестало иметь значение. Плевать я хотела на то, что было. Герман не имел никакой власти надо мной, я физически ощущала освобождение, как будто чувствовала, как рвутся путы с громким свистом. И лихорадочно пыталась решить: неужто это из-за Левандовского? Господи, да при чем здесь ясновельможный? Или все-таки при чем? А может, все еще хуже, и никакой любви к старшему Купченко не было, а была лишь обида, которая не давала покоя, и теперь, когда Герман готов все вернуть, он мне стал неинтересен?
Занятая этими мыслями, я позволила ему увлечься, но некоторая заторможенность с моей стороны и Геру навела на кое-какие мысли.
– Что-то не так? – отстраняясь, спросил он.
Ответ на этот вопрос я пока не нашла и, сообразив, что в такой ситуации лучше обойтись слезами, аккуратно заплакала.
– В чем дело, милая? – прошептал он, целуя мою мокрую щеку, и от ласкового голоса, от его рук на моем теле тут же возникло чувство, будто мы фантастическим образом перенеслись на несколько лет назад и не было расставания, горьких ночей без него, но это чувство теперь вызывало раздражение. «Любовь прошла, завяли помидоры», – мысленно скривилась я. Вот она, судьба-волшебница: я дни напролет мечтала, как все вдруг вернется, все вернулось, но мне теперь это на фиг не надо. Мечты стоит формулировать как-то иначе, не то бог знает что получается.
В общем, плакала я уже по-настоящему, по своим угасшим мечтам. Герман смотрел на меня в легком недоумении, и я поспешно сказала:
– Все эти годы я старательно убеждала себя, что ты мне безразличен, – фраза не из лучших, но произнесла я ее вполне на уровне: с грустью и долей трагизма – намек на мои душевные раны.
– Прости, – с чувством шепнул Герман.
– Конечно, – улыбнулась я, ловко вывернувшись из его рук. – Дай мне время.
Такое развитие сценария Германа явно сбило с толку, он кивнул и тоже поспешил улыбнуться, а потом, точно спохватившись, заговорил:
– Я все понимаю, милая. Ты видела во мне врага все эти годы…
– Глупости. Я просто хотела забыть тебя. Как страшный сон. И боялась сюда возвращаться. Не зря боялась.
– Теперь все это позади, – утешил он.
– Хочешь кофе? – предложила я.
Он хотел в постель, это было так же ясно, как то, что я туда сейчас точно не собираюсь. Однако изменения в сценарии принял стоически.
– С удовольствием. Не возражаешь, если я сам его приготовлю? Помнится, кулинаркой ты была никудышной.
«Вот спасибо», – подумала я, весело хихикнув.
Он занял место у плиты, а я устроилась на подоконнике.
– Новости есть? – спросила, наблюдая за Германом.
– Ты имеешь в виду Арни? Нет, – он нахмурился и едва заметно вздохнул. – Я вчера много размышлял над этой историей. Сомневаюсь, что Горе убил моего брата. Возможно, я просто сентиментальный идиот, но… не тот он парень.
– Согласна, – кивнула я и опять едва не заревела, вспомнив, что Горы больше нет.
– Но ему, безусловно, что-то известно.
– Хочешь поехать к нему?
– Вчера мы его не застали, может, сегодня повезет.
Вот тут я задумалась: стоит рассказать о смерти Горы или нет? Вроде бы ответ очевиден – да. Но если я расскажу о трупе в мастерской, придется объяснить, почему я туда отправилась, и поведать о стрельбе за пожаркой, а значит, рассказать о Левандовском. Вот уж чего я совсем не хотела. Герман жутко ревнив («как всякий собственник», – подумала я с неприязнью), наши доверительные отношения это точно не укрепит. Пока я не понимаю, какую роль во всем происходящем играет Левандовский, лучше Герману вообще о нем не знать.
Гера поставил на стол две чашки кофе и дурашливо поклонился:
– Прошу.
Я спрыгнула с подоконника, и мы устроились за столом напротив друг друга. Я тревожно поглядывала в окно. Вдруг ясновельможный вернется не ко времени? Эта мысль очень быстро вытеснила все остальные.
– Поехали в мастерскую.
Герман, несколько удивленный моей поспешностью, поднялся.
– Буду готова через пять минут, – мурлыкнула я и отправилась переодеваться. За время моего отсутствия он вымыл посуду, ранее вещь неслыханная, и теперь подпирал стену в прихожей. Выглядел грустным, это я отметила с недостойным интеллигентной девушки злорадством. И тут же себя одернула: он мог грустить не из-за меня. У человека брат погиб…
– Идем? – спросил он неуверенно.
– Идем, – кивнула я.
Он ухватил меня за подбородок, заглянул в глаза. А я выдержала его взгляд без всякого смущения. «Нисколечко это на меня не действует», – очень хотелось сказать мне.
– Неужели я тебя потерял? – шепнул он. Я провела рукой по его волосам и ответила:
– Я успела забыть, каким милым ты можешь быть, когда хочешь.
Мы слились в поцелуе, и очень скоро стало ясно: Герман не прочь остаться, но я, выпорхнув из его объятий, поспешила открыть дверь.
– Хочешь меня помучить? – усмехнулся он, переступая через порог. – Ладно, так и быть. Заслужил.
– Как-нибудь на досуге я расскажу тебе о своих страданиях.
– Лучше б ты рассказала, как любишь меня.
– А это не одно и то же?
– Детка, нам не пора ли жить долго и счастливо? – засмеялся он.
Тут распахнулась Стасина дверь, и старушенция сурово спросила:
– Куда ты отправилась с этим проходимцем?
– Вы что-нибудь слышали о неприкосновенности частной жизни? – с серьезной миной поинтересовалась я.
Дверь Стася тут же захлопнула, но, несмотря на вопрос и демонстрацию недовольства, она, скорее, радовалась: в моей квартире Герман задержался недолго, а приди нам охота вспомнить былое, мы бы там на сутки зависли. Стасе ли не знать этого с ее огромным сексуальным опытом.
Подъезжая к церкви, мы обратили внимание на необычное оживление. Возле оврага толпился народ, должно быть, любопытные прохожие. Чуть дальше стояли машины, одна с надписью «полиция» на борту.
