По указанию Сталина начальнику Генштаба пришлось снова срочно выехать на фронт. Здесь он получил письмо от сына Юрия:
«Здравствуй, отец! Ты, наверное, сейчас так занят делами на фронте, что нет времени написать мне хотя бы несколько строк. С тех пор как я уехал в авиационное училище, от тебя ни строчки! Но я не сержусь: сейчас идет кровавая война и тут не до сантиментов. Знаешь, я тоже хочу как можно скорее попасть на фронт, но мне страшно не везет. Проучился три месяца и тяжело заболел. Мы были на заготовке леса, я промок под дождем и сильно простыл. Надо было сходить к врачу, а я счел это пустяком, и теперь мне совсем плохо. Врач прописал таблетки, я глотаю их, но кашель стал сильнее. Я не знаю, чем болен, но дышать тяжело, тугой спазм легких, будто их кто-то сдавливает руками. Куда уж тут до учебы! Вчера так сильно кашлял, что из горла пошла кровь. Как поправлюсь, снова напишу тебе, ладно?
Будь здоров, отец, успехов тебе на фронте! Целую. Твой сын Юрий.
P. S. Если увидишь мою маму, очень прошу тебя не говорить ей о том, что я болен. Ты же знаешь, у нее слабое сердце, и как бы не случилось беды».
[282]
Василевский позвонил генералу Антонову и рассказал о полученном письме. Алексей Иннокентьевич предложил послать за своей подписью начальнику училища телеграмму по бодо с указанием откомандировать курсанта Юрия Василевского в Москву в связи с тяжелым заболеванием.
— Через два-три дня он будет здесь, — сказал Антонов. — Тогда и покажем его врачам. Если надо, я сам отвезу его в госпиталь.
— Спасибо, Алексей. Отстучи телеграмму по адресу: Челябинская область, город Миасс, авиационная школа механиков.
Вскоре Юра прилетел в Москву, где встретился с отцом. «В годы нашей размолвки я постоянно думал о предстоящей встрече с отцом, — вспоминал Юрий Александрович. — С каким волнением я переступил порог его кабинета, известно только мне. Отец отошел от большого стола, где лежала карта, и вышел мне навстречу. Он располнел и через густые темные волосы начала заметно проступать седина. Передо мною стоял человек, которого я в детстве боготворил, и вместе с тем в нем было что-то новое, неузнаваемое. Выражение усталости и озабоченности, видимо, не сходило с его лица. Взглянув на его плечи, я впервые увидел, как выглядят погоны Маршала Советского Союза. Отец крепко обнял меня и долго с какой-то болью, тревогой, а может быть, и с чувством раскаяния за прошлое внимательно смотрел на меня. Казалось, что, если бы мы встретились где-то случайно, вряд ли бы он узнал меня».
[283]
Василевский угостил сына чаем. Юрий рассказал ему, что был направлен в техническое училище не по-своему желанию, что его заветная мечта — стать летчиком и принять участие в боевых действиях.
— Мы продолжим наш разговор после того, как я вернусь с фронта, — сказал Александр Михайлович. — Прошу тебя поехать в санаторий «Архангельское» и отдохнуть там несколько дней до моего возвращения в Москву. Откровенно говоря, мне не нравится, как ты выглядишь.
— А как с училищем? — спросил Юрий.
— Ради бога, не беспокойся, считай, что этот вопрос мы сумеем решить.
После этого Василевский позвонил начальнику Военносанитарной службы РККА генерал-полковнику медицинской службы Е. И. Смирнову:
— Здравствуйте, Ефим Иванович. Мой старший сын болен. Прошу вас дать указание поместить его на несколько дней, до моего возвращения с фронта, в санаторий «Архангельское». Желательно за это время провести всесторонний медицинский осмотр его.
Закончив разговор по телефону, Василевский сказал сыну, чтобы в его отсутствие он решил все вопросы с начальником секретариата Генштаба подполковником М. Ф. Овчинниковым. Завтра он отвезет Юрия в «Архангельское». После этого Василевский снял со своей руки часы и вручил их сыну.
— Помни, Юрий, что с этими часами у меня осталось много воспоминаний о Сталинграде.
По рекомендации генерала Смирнова Юрий Александрович был направлен на лечение в клинику профессора Эйниса, крупного специалиста по легочным заболеваниям…
Обстановка на фронте складывалась неудачно для Красной Армии. Войска Воронежского фронта, не располагая резервами и исчерпав наступательные возможности, 3 марта перешли к обороне на рубеже Рыльск, Суджа, Лебедин, Опошня, Минковка. На следующий день соединения 4-й танковой армии возобновили наступление и к 10 марта пробили на стыке 69-й и 3-й танковой армий 60-километровую брешь, для закрытия которой у Воронежского фронта не было сил.
Неудачно развивалось и наступление войск Центрального фронта, начатое 25 февраля, которые по решению Сталина с 21 марта перешли к обороне на рубеже Городище, Малоархангельск, Тросна, Лютеж, Коренево, образовав вместе с войсками Брянского фронта северный фас Курского выступа. В состав Центрального фронта передавались 13-я и 48-я армии из Брянского фронта и 60-я армия из Воронежского фронта. Его войска, отойдя в ходе оборонительных сражений на 100–150 км, 16 марта оставили Харьков, а 18-го — Белгород. 25 марта армии фронта остановили противника на рубеже Краснополье, Белгород и далее по р. Северский Донец до Чугуева, образовав здесь южный фас Курского выступа. Сталин возложил всю ответственность за сдачу Харькова и Белгорода на командующего войсками Воронежского фронта генерала Голикова, который 22 марта был освобожден от должности, а на его место назначен генерал армии Ватутин.
Генерал-фельдмаршал Э. фон Манштейн, оценивая итоги контрнаступления под Харьковом, писал: «Взятием Харькова и Белгорода закончился второй контрудар нашей группы; усиливающаяся распутица исключала дальнейшее ведение операций. Собственно, у группы (речь идет о группе армий “Юг”. — Авт.) была еще одна цель — в качестве заключительной фазы операции совместно с группой “Центр” очистить от противника дугу в районе Курска, врезающуюся глубоко на запад в немецкий фронт, и создать здесь более короткий фронт. Но мы должны были отказаться от этого намерения, потому что группа “Центр” заявила, что она не может участвовать в этой операции. Так эта дуга и осталась неприятным выступом на нашем фронте, который открывал противнику определенные оперативные возможности и в то же время ограничивал наши возможности».
[284]
Курская дуга стала летом 1943 г. ареной грандиозного сражения. Пока же на советско-германском фронте наступило затишье, которому суждено было длиться три месяца. В Ставках и Генштабах Красной Армии и вермахта закипела работа по планированию новой кампании.
15 апреля Гитлер подписал приказ № 6, в котором излагались задачи войск и мероприятия по их обеспечению в новой наступательной операции, получившей условное наименование «Цитадель».
[285]
Группе армий «Юг» предстояло сосредоточенными силами нанести удар с рубежа Белгород, Томаровка, прорвать оборону на участке Прилепы, Обоянь и соединиться у Курска и восточнее его с наступающей армией группы армий «Центр». Для прикрытия наступления с востока требовалось как можно быстрее достичь рубежа Нежега, р. Короча, Скородное, Тим, не ослабляя при этом главного направления. С целью прикрытия наступления с запада следовало использовать часть сил, которые в последующем должны были нанести удар по окружаемой группировке советских войск. Группе армий «Центр» приказывалось нанести массированный удар с рубежа Тросна, район севернее Малоархангельска, прорвать оборону на участке Фатеж, Веретиново, сосредоточивая основные усилия на своем восточном фланге, и соединиться с ударной армией группы армий «Юг» у Курска и восточнее. С целью прикрытия наступающей группировки с востока следовало в кратчайший срок выйти на рубеж Тим, восточнее Щигры, р. Сосна, не ослабляя направления главного удара. Прикрытие наступающей группировки с запада необходимо было осуществить частью имеющихся сил. В случае отхода советских войск приказывалось немедленно перейти в наступление по всему фронту. Срок начала операции — 3 мая. В конце апреля он был перенесен на 5 мая, а затем — на 9 мая.
