– Кто тебе внушил эту чушь? – поинтересовался Аид.
– Как… В каком смысле? – растерялся Генеральный секретарь. В его американской голове не укладывалась мысль о том, что высшие силы, коли уж таковые существуют, могут быть лживы и коварны.
– Ну, не стесняйся, – подбодрил его Аид. – Расскажи, кто тебя убедил, что боги справедливы?
– Это же всем известно… – беспомощно выдавил мистер Акманек, на глазах теряя солидность.
– Ерунда. – Аид легкомысленно пожал плечами. – Мы и так пошли на уступку, позволив вам бороться за право обладать огнем, а не грубо отобрав его. Потому не ругайтесь, дайте нам фору. Устраненные спортсмены сильны, и мы не могли точно спрогнозировать результат, вот и пришлось несколько увеличить наши шансы на победу.
– То есть теперь вы можете спрогнозировать… итог? – пораженный такой наглостью, уточнил Глуховцев.
– Конечно, – развел руками Аид.
Зал заседаний буквально взорвался возмущенными воплями. Политики стремительно теряли облик, позабыв о телекамерах, о карьере, о миллионах глаз, наблюдающих сейчас за ними.
– Это неслыханная дерзость! – орал представитель Великобритании, прикладывая салфетку к разбитой губе.
– Произвол! Непозволительно! – Китаец стучал по столу кулаком.
– Предлагаю привлечь международный суд! – гневно кричал французский политик.
– Ввести в Москву вооруженные силы ООН!
– Исключено! – яростно возражал Глуховцев.
– Вы ответите за гибель спортсменов! – Снова китайский представитель.
Круглый стол одним махом превратился в базарную лавку.
– Прекратите это мракобесие наконец! – воззвал к собравшимся Тревор Акманек. Он взял себя в руки и снова казался спокойным и рассудительным руководителем. – Не уподобляйтесь обезьянам! Разве вы не видите – эти провокаторы только этого и добиваются!
– Первая здравая мысль за последнюю минуту, – одобрительно кивнул Apec, откровенно потешаясь над раздухарившимися политиками.
Члены Совета Безопасности постепенно пришли в себя и нахохлились. Ну прямо курятник, в который согнали пятнадцать петухов.
– Вы выслушаете наши условия? – наигранно вежливо поинтересовался Apec.
– Да, – злобно огрызнулся мистер Акманек.
– Первое. Не пытайтесь нас уничтожить или вывести из строя. Хоть мы и бессмертны, сам процесс чрезвычайно неприятен. И после этого остается, знаете ли, неприятный осадок. Хочется делать всякие гадости… Второе. Виды спорта, в которых сразятся команды людей и богов, мы объявим завтра в полдень по московскому времени. Гарантирую, что все они являются олимпийскими. Согласованию и обсуждению выбранные позиции подлежать не будут. Третье. Устраненные спортсмены вернутся сразу после окончания Олимпийских игр. Поучаствовать они не смогут, зато поделятся массой впечатлений – кто-то о царстве Аида, кто-то о владениях Посейдона, кто-то о мире Артемиды. И четвертое. Мы выберем консультанта.
За фигурой Татьяна Мычина не следила. Оплывшие бедра родившей тройню сорокалетней женщины явно не шли ей – нерожавшей даме, которой едва перевалило за тридцать. Вислые конусы груди также не добавляли шарма.
– Телевизор смотрим? Развлекаемся? – язвительно спросила она, появляясь на пороге.
Все сотрудники обернулись, только Тсандер продолжил похрапывать.
Выглядела Мычина неважно. Бледные щеки и темные круги под глазами были старательно заштукатурены макияжем. Вся она как-то осунулась, постарела за время болезни. Лишь взгляд остался такой же озлобленный – взгляд человека, который во всех своих проблемах винит окружающих.
Максим внутренне застонал. Не было печали, черт возьми! Приперлась. И ведь только неделю назад пластом валялась с пневмонией. Вот ведь насколько сильно бывает у некоторых людей нежелание делиться карьерой. Прямо-таки воля к власти – старина Ницше мог бы гордиться таким отборным экземпляром.
– Где Саша? – поинтересовалась Мычина, направляясь к своему кабинету, в котором Долгов уже успел освоиться.
– Астафьев погиб, – черство ответил Максим. Мычина остановилась и пристально посмотрела на него.
Максим выдержал взгляд.
– Как?
– Автокатастрофа.
– В «пятиминутку»?
– Да.
Кажется, Мычина несколько обмякла. Возможно, ей даже стало жалко бывшего начальника пресс-службы. Но уже спустя несколько секунд в ее больших кукольных глазах мелькнуло понимание ситуации.
– Видимо, теперь мне придется исполнять его обязанности. Марина, сделай отчет за прошлую неделю и пришли мне. Бурмистров у себя?
– Не знаю, Татьяна Анатольевна, – выдавила Маринка, прячась за монитор.
– Ладно, разберусь. Вы чего расселись? Что, нет работы? Долгов, зайди ко мне через десять минут.
Мычина окинула всех презрительным взглядом и закрылась в своем кабинете.
Несколько секунд в воздухе томилась тишина, только диктор что-то бормотал с экрана телевизора. Потом неожиданно громко всхрапнул и проснулся Тсандер. Он потянулся, протер глаза и спросил:
– Вы чего окислились, словно лимонов наелись?
– Мычина вернулась, – буркнул Артем, откладывая УК РФ.
– Таки выздоровела?
– Да кто ж ее разберет. Пришла и заперлась у себя. Тсандер почесал объемистое брюхо и вздохнул.
– Ну что, коллеги, – усмехнулся Максим, – добро пожаловать в дерьмовый мир обратно.
– Да еще неизвестно, что решит Бурмистров, – быстро сказал Рыбалко. – Лично я попрошу, чтобы начальником сделали вас. Мне так спокойней.
– И я, – пискнула Маринка.
Тсандер заворочался на диване и неопределенно подвигал бровями.
– Спасибо, конечно… – сказал Максим. Он был искренне рад, что сотрудники на его стороне. – Спасибо, ребята.
Звякнул телефон. Маринка подняла трубку, ответила:
– Пресс-служба Оргкомитета. Здравствуйте. Послушав несколько секунд, она вернула трубку на место.
Обратилась к Долгову:
– Вас Бурмистров к себе вызывает. Срочно.
– Началось в колхозе утро… – проворчал Максим, набрасывая пиджак.
* * *
Президент Оргкомитета XXX летних Олимпийских игр Михаил Викторович Бурмистров в прошлом был профессиональным пловцом. Медали на триколорных ленточках и кубки украшали целую стену в его шикарном кабинете. Огромный стол в форме буквы «Т», несколько кресел, десяток стульев, кожаный диван возле широкого окна, шкаф для документов, олимпийский стяг на высоком древке и куча нераспечатанных комплектов спортивной формы, так некстати наваленная возле тяжелой дубовой двери.
– Проходи, Долгов, – сказал Бурмистров. – Присаживайся.
