Род Хакима ушел за кордон. В Афганистан. То, что не сделали красные кавалеристы, сделали местные условия и обычаи. Болезни, нищета, враждебное отношение местных жителей. За пятьдесят с небольшим лет от рода Хакима ничего не осталось. Ни следов, ни памяти. Остался один старик, хранитель мудрости и воспоминаний. Последний из могикан. Какие-то пятьдесят лет! Это было страшно.
Мы сидели на небольшой циновке. Пили чай. И было что-то символическое в чаепитии представителей трех разных племен и народов. Канувшего в Лету рода Хакима, пережившего века племени Шафи. И моего народа, будущее которого покрывала неизвестность. Да и будет ли вообще у него будущее, у русского народа?! Или, как род Хакима – канет в Лету? Не оставив ни следов, ни памяти. Кто даст ответ?
Перед отправкой в Афганистан я проходил переподготовку в горном учебном центре недалеко от Геок-Тепе. Хаким был родом из тех мест. Он живо интересовался новостями и жизнью современного Туркменистана. Было видно, как хотелось ему хотя бы одним глазком взглянуть на Родину. Перед смертью. Я спросил его однажды, почему он не съездит туда? Ведь сейчас это было вполне возможно. Деньги на дорогу мы бы нашли.
– Куда я поеду? Там Родина. А здесь могилы моих родных, самых близких мне людей. Мое место здесь.
Грустно было видеть старика, у которого за плечами осталась трудная, но такая интересная жизнь. У которого не было ни детей, ни внуков. Не было будущего. Только прошлое. И мудрость. Единственное прибежище прожитых дней.
Позднее я узнал, что имя старика было вовсе даже и не Хаким. Хаким – «мудрый», «мудрец» по-фарси. Это было просто прозвище. Но старику было столько лет, что окружающие давно уже забыли его настоящее имя. Да и сам он, похоже, уже его не помнил. Имя нужно для живых. А он был уже наполовину мертв. Похоже, что только чайная плантация давала ему силы и смысл начинать новый день.
Хаким не был воином. Но он был грамотным, умел читать. И очень много знал. Он относился ко мне как к сыну или внуку. И хотел, чтобы я уцелел на этой войне. А потому учил меня воевать. Древний, ветхий старик, возможно, ни разу в жизни не державший в руках оружия, учил воевать кадрового военного.
Он очень хорошо знал труды Сунь-цзы и Вэй Ляоцзы, китайских полководцев. И часто любил приводить их в пример.
«Война – это путь обмана. Поэтому, если ты и можешь что-нибудь, показывай противнику, что не можешь; заманивай его выгодой; если он силен, уклоняйся от него; вызвав в нем гнев, приведи его в состояние расстройства; приняв смиренный вид, вызывай в нем самомнение; если его силы свежи, утоми его; если они дружны, разъедини».
Он учил, что нужно знать противника и себя. «Если знаешь его и знаешь себя, сражайся хоть сто раз, опасности не будет. Если знаешь себя, а его не знаешь, один раз победишь, другой раз потерпишь поражение. Если не знаешь ни себя, ни его, каждый раз, когда будешь сражаться, будешь терпеть поражение».
Образ Чаньшаньской змеи, приведенный у Сунь-цзы, был у Хакима самым любимым: «Когда ее ударяют по голове, она бьет хвостом. Когда ее ударяют по хвосту, она бьет головой. Когда ее ударяют по середине, она бьет головой и хвостом». У нее есть чему поучиться. Никогда не сдавайся. Когда тебя бьют. Когда собираются ударить. Не сдавайся. Не уставай бороться. Не ленись.
И все-таки Хаким не был воином. Он любил повторять слова Вэй Ляоцзы: «Оружие – это орудие бедствия, борьба противна добродетели. Поэтому в бой вступают только тогда, когда это неизбежно».
Шафи старался не вмешиваться в наши беседы. Они с Хакимом были старыми друзьями. И прекрасно понимали друг друга даже без слов. Шафи продолжал мое обучение. Это было видно и невооруженным взглядом.
Но в чем-то он был не согласен с Хакимом. Да и с китайскими стратегами тоже. Действительно, наилучший вид победы – это победа, одержанная с минимальной затратой сил, наиболее эффективным способом и в кратчайшее время. Но с тем, что она может быть достигнута путем «недеяния», Шафи был в корне не согласен.
Шафи внушал мне изо дня в день, что только кропотливая работа, профессиональная и непрерывная, может привести к победе. Пусть эта работа будет незаметна окружающим. Пусть они думают, что победа пришла к тебе сама собой. Это не так. Победа – дама непостоянная. Она может стать твоей. Может уйти от тебя. Может остаться у ее недостойного. Но она не покинет того, кто ее понимает, холит и лелеет.
Тот, кто понимает ее, заботится о ней и любит, может остаться с ней надолго. Но, конечно же, не навсегда. Ведь Победа – дама непостоянная. К тому же она Дама. А значит, как и любая другая девушка, немного инопланетянка.
После занятий я возвращался на Тотахан. Хуай Су немного подрос за последнее время, и мои ноги больше не цеплялись за кочки. Это была потрясающая картина: на закате солнца по небольшой горной тропинке на вершину Тотахана поднимался лихой красный командир на маленьком сером ослике.
Из Союза на место Володи Стародумова приехал новый ротный. Старший лейтенант Витя Ванярха. Виктор Васильевич. Не успел принять дела и должность, как из дома пришло письмо. У Вити родилась дочь. Приятная новость. Через три недели пришло письмо замполиту. У Андрея Иваницкого родился сын.
Не знаю, как можно планировать детей, уезжая в Афганистан. Оставляя жену одну, с надеждой, что, может быть, вы еще вернетесь. Ну а вдруг?! Говорят, что с войны иногда возвращаются. Для возвращающихся даже придуманы особые цифровые обозначения. Их называют двухсотыми или трехсотыми. Значит, действительно кто-то возвращается. Хотя лично я в этом сильно сомневаюсь.
С другой стороны, ребята все-таки молодцы. Можно рассуждать, что правильно, а что нет. А можно просто жить, любить, рожать детей. И пусть рушится мир, сходит с ума. Просто жить. Смерти вопреки.
Пятого декабря духи обстреляли заставу из миномета. Огонь велся со стороны Лангара. Привет от Хайруллохана. Давно от него ничего не было слышно. Осколком мины зацепило механика-водителя рядового Идиатулина из второго мотострелкового взвода. Командиру взвода Игорю Алескерову пришлось везти его в медсанбат. Самое удивительное, что сегодня ночью выпал первый снег. Если бы не обстрел, наверное, это было бы очень красиво. И вечером в своем блокноте я набрасываю несколько строчек:
«Первый снег.
Он выпал ночью: белый и пушистый. Невесомый и совсем ничуточки не холодный. Он переливался всеми цветами радуги, расстилаясь волшебным ковром по всему предгорью. Воздух был наполнен чистотой и утренней свежестью. И еще чем-то неповторимым, но очень волнующим. Таинством нового утра.
Старший лейтенант стоял на пороге своего блиндажа. Стоял и боялся сдвинуться с места. Боялся спугнуть это безмолвие и эту чудесную сказку. Над Гиндукушем вставало солнце… Это было удивительное зрелище. Серые скалы вдруг преобразились. Безжизненные склоны их изменились неузнаваемо. Только поистине великий волшебник был способен на это.
Лейтенант стоял на пороге своего блиндажа, очарованный и завороженный. О чем он думал в эту минуту? Что вспоминал? Я не знаю. Но, может быть, просто было чудесное воскресное утро. Просто был снег. Удивительный и неповторимый. И старшему лейтенанту было всего двадцать два.
