Я быстро обшариваю его карманы. В них лежат какие-то бумаги, пакетик с насом (местным наркотиком), часы и перочинный ножик. Все в крови. Бумаги забираю. С паршивой овцы хоть шерсти клок. Правда, назвать полковника паршивой овцой язык не поворачивается. То, что он сейчас сделал, здорово смахивает на сепуку. Традиционное харакири японских самураев. Это вне нашего понимания, хотя и достойно уважения. Но бумаги все равно могут пригодиться.
Через мгновение машины выезжают из кишлака. Макс уже дал сигнал по радиостанции. Через минуту два наших Ми-24 начнут обрабатывать окраину кишлака реактивными снарядами. Чтобы помешать погоне и воспрепятствовать ведению по нам прицельного огня. Затем их сменит следующая пара.
Где-то уже движутся нам навстречу две БМП с группой Леши Камина. Они должны будут прикрыть наш отход. Но, скорее всего, это может и не понадобиться. Что-то не видно, чтобы кто-то горел желанием нас преследовать. Слишком все быстро произошло. Время было на нашей стороне.
Через пятнадцать минут мы были уже на нашей сторожевой заставе. Вскоре к нам присоединились и машины Алексея. Командир заставы предлагает позавтракать. В одной из комнат уже накрыт стол. Но есть совсем не хочется. Это немного странно. Ведь все мы любим повеселиться, особенно поесть. И поспать. Поспать и поесть. Потом снова поспать. Сейчас не хочется ни того, ни другого. Что бы это могло значить?!
Мы возвращаемся в Кабул. В роте нас дожидаются два офицера-хадовца. ХАД – афганская госбезопасность. Они дожидаются нашего пленного. О гибели полковника я доложил по ЗАСу (засекречивающей аппаратуре связи) еще с заставы.
Пленный уже немного пришел в себя. Прежде чем отдать его афганцам, я спрашиваю, что сказал ему полковник перед смертью? На ответ я не надеюсь. Наверняка что-нибудь личное. Типа не забудь полить цветы. Или накормить любимую собачку.
К моему удивлению, пленный отвечает не задумываясь.
– Даст (Руки).
– Нафахмидам (Не понял)?
Афганец спокойно объясняет непонятливому шурави, что пред смертью полковник просил, чтобы его руки не достались кяфирам (неверным). До меня не сразу доходит, что перед смертью полковник думал о том, чтобы мы не смогли его идентифицировать. По лицу либо отпечаткам пальцев. Чтобы не подвести свою страну либо людей, его пославших, полковник попросил своего собеседника сделать то, что могла не сделать ручная граната.
Ай да полковник! Его доблесть была достойна восхищения. Мне почему-то вспомнились слова Сунь-цзы: «Ты всегда можешь встретить на своем пути более сильного противника. Непобедимость заключается в себе самом, возможность победы заключена в противнике.
Поэтому тот, кто хорошо сражается, может сделать себя непобедимым, но не может заставить противника обязательно дать себя победить». Так говорил Сунь-цзы.
Мы хорошо сражались. Мы сделали себя непобедимыми. Но не смогли заставить полковника дать себя победить. Победа осталась за ним. Ну и пусть! Зато мы остались живы. Легкое чувство досады не в счет.
Нас не ругали. Ротный все прекрасно понимал. Да и мы знали, что вины нашей в этом не было. Кто же мог ожидать от полковника такой прыти. Что у него под руками всегда находится ручная граната. Что он всегда готов ею воспользоваться. И все равно настроение у нас было прескверное.
После обеда нам натопили баню. Баня – это вещь! Она помогает избавиться не только от грязи, но и от хандры. Баня – это то, что сейчас было нам нужнее всего. Но в предбаннике сидел какой-то лысый, вусмерть пьяный мужик. Он сразу же полез к нам обниматься. Просил принести гитару. И обещал что-то «сбацать». Это было совершенно ни к чему. Настроение у нас после неудачной операции было не то. Я заметил, как стал закипать Леша. Судя по его тяжелому взгляду, у него серьезно зачесались кулаки. По крайней мере, один. Зная вес Лешиных кулаков, я был уверен, что и одного достаточно. Даже более чем достаточно. Для того чтобы оказаться в реанимации. Это при самом лучшем развитии сценария. На такой исход я даже и не рассчитывал.
От греха подальше я потащил Лешу в парилку. Когда мы из нее вышли, мужика в предбаннике уже не было. Повезло мужику. И нам тоже. Мы спокойно помылись. Пообедали. А вечером Валера Ромашов предложил нам сходить в клуб. Идти не хотелось, но из Москвы приехал Александр Розенбаум с концертом. Розенбаума послушать стоило. Его «Черный тюльпан» мы слышали на кассетах. Классная песня! Да и пел он очень душевно. Здорово пел.
Мы переоделись и втроем направились в клуб. На сцене с гитарой уже сидел наш новый знакомый. По бане. Он уже не казался таким пьяным. Может быть, чуть выпившим. Но лысина была все та же. Он задушевно выводил: «Под ольхой задремал есаул молоденький…» Это был Александр Розенбаум. Леша Камин с легким раскаянием посмотрел на него, а затем на свои кулаки. Повезло Саше Розенбауму. Повезло.
Письмо
На подушке в моей комнате меня дожидалось несколько писем. От родителей, сестры. И, совершенно неожиданно, от Наташи Жигаревой. Мы познакомились с нею и ее сестрой Галиной еще в прошлой жизни. На втором курсе училища девчата из пединститута пригласили наш спортивный взвод на вечер. На музыкально-педагогический факультет.
На этом вечере мы и познакомились. На следующий день после дискотеки с цветами и тортом я был уже у девчонок дома. В гостях. Без предварительной разведки. И даже, кажется, без приглашения. По-моему, это называется лихой кавалерийской атакой. После таких атак, как правило, кто-то получает по хитрой рыжей физиономии. Обычно это бываю я.
В этот раз по физиономии я не получил. Зато познакомился с курсантом выпускного курса юридического факультета военного института иностранных языков Сашей. Удивительно серьезным и положительным молодым человеком. Он писал очень красивые стихи и был, безусловно, талантлив. К тому же он был женихом Наташи. Хорошо еще, что не мужем.
А нервничал он совершенно напрасно. Да, наверняка я казался ему действительно очень наглым типом. Но у меня не было ни малейшего шанса на успех. Саша был старше меня, опытнее и талантливее. Намного старше. В институт он поступил после армии. А не как я, сразу же после школы. Ему оставалось полгода до выпуска. И он уже знал, что будет работать в Генеральной прокуратуре. До моего же выпуска было еще больше двух с половиной лет. Я еще не знал, где буду служить. Хотя и догадывался, что где-нибудь у черта на куличиках.
Нет, у меня не было ни малейшего шанса. Хотя я и пришел в гости на полчаса раньше, чем Александр. А как известно, кто раньше встает тому… Ну, в общем, у того гораздо больше шансов на успех. Когда Саша позвонил в дверь, я уже сидел на кухне и пил чай с тортом. В жизни каждого человека подстерегают неожиданности. Приятные и не очень. Судя по Сашиному взгляду, я был еще той неожиданностью.
И все-таки переживал он совершенно напрасно. Шансов у меня не было. Ни малейших. И все-таки он нервничал. Со стороны это было заметно. Так всегда нервничают по-настоящему влюбленные люди. Те, которые боятся потерять свою вторую половину. Но тот, кто боится, не совершенен в любви. Так говорил мой друг альтист Данилов. Они слишком ранимы и беззащитны. И не могут защитить свою любовь. Они выглядят смешно. Даже глупо. К тому же с ними слишком скучно и неинтересно. Ведь все их существо пронизано страхом. Какой девушке это понравится?!
