Вечером второго дня Ухватов получил приказ выдвинуться в Киев и встретиться с представителем таинственного «Стопкрима».
– Где конкретно? – спросил он.
– На Крещатике, – ответил ему Деверь, майор Сортов. – У входа в Бессарабский рынок.
– Как я его узнаю?
– Он вас узнает, Кум. Будьте предельно осторожны, Киев набит цэрэушниками, как арбуз семечками. – И Деверь выключил рацию.
– Пойдёте со мной, – сказал Ухватов, глянув на Лося и Чука. – Остальным ждать и не высовываться.
Бойцы группы разочарованно разбрелись по дому. Сидеть без дела им всем надоело, а слушать бесконечные песни телеведущих о «российской агрессии» или выступления предателей по телевидению, удравших из России в Украину, о «построении свободной независимой территории», становилось невмоготу.
– Можно я с вами? – неуверенно попросил майор Шинкарь. – Я хорошо знаю Киев.
Ухватов хотел отказать, но спасённый добавил: «Украинский язык – моя ридна мова». – И майор согласился.
– Чук, останешься.
– Слушаюсь, – пробурчал сержант, зная, что командир не любит выслушивать возражения подчинённых.
Семёновку от Киева отделяло около двадцати километров, поэтому нужен был транспорт, который не остановили бы случайно милиционеры или инспекторы ДПС. Проблему решил Шинкарь. Поговорив с сестрой, он предложил воспользоваться услугами почтового фургона, и Екатерина легко уговорила старого хохла, которого вся Семёновка знала по кличке Поллитрыч, созвучной с его фамилией Политучко. По имени-отчеству его никто не называл. Согласился взять пассажиров он за тысячу гривен.
Выходили из дому по одному, оглядываясь по сторонам, как партизаны во времена фашистской оккупации. Впрочем, нынешняя реальность Украины мало чем отличалась от реальности Великой Отечественной войны, разве что военная техника маршировала по улицам городов и сёл не немецкая, а английская и американская.
Поллитрыч узнал Шинкаря:
– Геннадич? Невже це ти? А говорили, що ти в Росiю подався?
– Подався, – ответил Шинкарь, – да повернувся, хочу тут влаштуватися приносити користь.
– Це справа, роботи багато. Тiльки начальство тут шкiдливе, трохи що – правосекам доповiдае, а тi швiдкi на розправу, голова Семеновки – брательник iхнього фюреру.
– Нiчого, у мене теж брат крутий, у Киевi в СБУ служить.
– А це хто с тобой?
– С Одеси хлопцi, прiiхали влаштуватися на газосбит.
– Справа хороша, хоча з газом у нас проблеми. Американцi обiцяли сланцевый газ добувати, та так i не почали.
– Поiхали, Поллiтрич, а то припiзднимся, назад ще повертатися.
– Катька нiчого про повернення не говорила.
– Я доплачу.
– Тодi, звичайно, сiдайте, один зi мною, двое у фургонi, там вiконечко можно прочини i сiдовiща е.
– Я попереду поiду, – предложил Лось. – Поговорю з людиною, розспрошу, як живе, про життя грузинську, – он подмигнул, – у Одесi розповiм.
Ухватов подумал и согласился, отвёл лейтенанта в сторонку:
– Не ляпни чего лишнего. Едем до первой станции метро, оставляем машину и дальше на перекладных.
Расселись: Лось рядом с водителем, Ухватов и Шинкарь в фургоне на пошарпанных сиденьях. Кроме двух картонных коробок и запасного колеса в фургоне ничего не было, но запахи стояли такие, будто Поллитрыч возил какую-то химию или фармацевтику.
– Подрабатывает мужик, – принюхался Шинкарь. – Не только почту возит. Аптекой воняет.
Ухватов приоткрыл окошко, сел поудобней.
– Чем раньше занимался, земляк?
– До разведки? Снабжением по линии ГРУ. В две тысячи пятнадцатом после Минска‑2 каратели начали стягивать к Донбассу бронетехнику и живую силу, надо было подготовиться к открытию фронтов, и мы возили ополченцам гранатомёты, в большинстве своём противотанковые, и крупнокалиберные пулемёты. Свою артиллерию и бронетехнику ополченцы отвели, сдержать вал ВСУ чем-то надо было до подхода брони.
– Российские РПГ переправляли?
– Не, почти всё китайское, хотя они, гады, слямзили технологии у нас, а выдавали как своё. Пригодилось железо, как ты понимаешь, долго укропы будут помнить ноябрь, когда залихватски пошли в наступление по всей линии фронта.
Ухватов промолчал.
Он знал о войне не понаслышке, воюя на стороне ополченцев Новороссии, и помнил, чем закончилось бравое веселье украинских вояк, рождённое ощущением вседозволенности и защищённости бронёй пятисот с лишним новых танков и полутора тысяч бронетранспортёров, от которых при первой же атаке осталась ровно половина.
Разговор увял сам собой.
Майор спросил о семейном положении Шинкаря, разведчик ответил, но не рвался продолжать беседу, думая о своём.
До первой станции метро, которой оказалась «Червоный Хутор», доехали за сорок минут. Патрулей ДПС разъезжало по дорогам от Борисполя до Киева много, но почтовый фургончик ЛАЗ никто не остановил, что позволило Ухватову поверить в успешность миссии. Он уже проверил не один раз реальность сентенции, утверждавшей, что если дело начинается с мелких препятствий, то его лучше не начинать.
Оставили Поллитрыча в машине, пообещав вернуться не позднее десяти часов вечера и принести чекушку.
Солнце давно село, на город спустился полумрак: в целях экономии электроэнергии освещение улиц на окраинах Киева отключали почти повсеместно, и даже в центре, на площади Независимости (майдане Незалежности), колыбели революций, и на знаменитом Крещатике фонари горели через один.
Время до встречи с неведомым «чистильщиком» ещё было, и Ухватов решил прогуляться по Крещатику от метро до Бессарабского рынка, уже закрытого к вечеру.
Ничто не напоминало событий прошлых «майданных войн», когда по всему Крещатику жгли шины, стояли палатки и разгуливали безбашенные хлопцы, скрывающие лица под балаклавами. Мирно ехали автомобили, нередко – военные камуфлированные джипы или милицейские «Форды», мирно шагали пешеходы, не особенно обращая внимание на отремонтированные фасады старинных зданий.
Возле монументальной кладки Бессарабского рынка стояла шеренга нищих, старики и старушки, бородатые бомжи и безногие или безрукие инвалиды. По наблюдениям Ухватова, прохожие подавали милостыню больше инвалидам, чем старушкам, что указывало на отношение людей к «героям АТО»: их уважали больше.
Внезапно машины стали тормозить, сбиваться к тротуарам и останавливаться. Послышались возгласы:
– Хрестоносцi йдуть!
– Правосланци…
– Розiйдись! Не заважайте мирноi акцii!
На проезжей части Крещатика показалась немногочисленная колонна демонстрантов, молодых и постарше, в основном – мужчин, несущих транспаранты со странными геометрическими фигурами – жёлтый трезубец в форме креста на чёрном фоне, – и с красными надписями на том же чёрном фоне: «НДПС», «Народ – за Православие!» и «Я принёс вам Волю!». Все надписи были на русском языке. Впереди шли крупнотелые молодцы в чёрных рясах, бритые, за ними – мужчины постарше, в обычных куртках и пальто.
