Но еще много дней и ночей велись бои на линии укрепленных районов. Это продолжали сражаться с врагом последние защитники западных рубежей нашей Родины. Воины укрепрайонов КОВО выполнили свой воинский долг до конца, они сражались до последнего снаряда, до последнего человека, часто погибая под развалинами подорванных врагом дотов.
Непосредственно вблизи государственной границы, в 3–5 км за пограничными заставами располагались стрелковые батальоны частей прикрытия войск Киевского Особого военного округа. Располагая ограниченными огневыми средствами, они не могли долго противостоять крупным силам наступающих германских войск. Обойденные с флангов, атакуемые со всех сторон, эти подразделения или погибли на своих рубежах, или сумели отойти к гарнизонам укрепрайонов и продолжать бой.
Используя фактор внезапности нападения и огромное преимущество в силах, противник во многих местах прорвал оборону пограничников и отрядов Красной Армии и начал продвижение в глубь территории Украины.
Обнаружив слабо прикрытый полевыми войсками Красной Армии 20-км разрыв на участке Литовиж, Сокаль, между Владимир-Волынским и Струмиловским укрепрайонами, части противника форсировали реку и начали развивать наступление на восток. 111-я пехотная дивизия двинулась на Машев, Порицк, 75-я пехотная дивизия устремилась на Милятин. Части 57-й пехотной дивизии, выслав вперед разведывательные отряды, начали движение на Тартаков, Переспа. Специально выделенные отряды противника начали блокировку дотов Струмиловского и Владимир-Волынского укрепрайонов.
Быстро продвигаясь на восток, части противника в 6 часов 25 минут захватили местечко Олешице, в 8-м часу заняли Воля-Глуховска, Пузинов, Ляс, Раковица. Утром противник с боями занял Старое Село, Пархач, Сокаль, Литовиж, Крыстынополь. К 8 часам части 299-й пехотной дивизии, блокировав сопротивляющиеся пограничные заставы, начали продвижение в направлении Машев, Яневичи. К 9 часам части противника на направлении главного удара уже продвинулись на 8–10 км.
К этому времени части 298-й пехотной дивизии вермахта прорвали оборонительные позиции в районе Устилуга и вышли к Пятыдням и юго-западной окраине Владимир-Волынского, где в бой с ними вступили подразделения 87-й стрелковой дивизии, двигавшиеся к границе.
Внезапность нападения противника, его численное превосходство на направлении главных ударов сразу создали для войск прикрытия армий КОВО неравные условия борьбы. Части прикрытия, внезапно атакованные превосходящим по силе противником, были вынуждены принять бой в невыгодных для себя условиях. Многие части войск Киевского Особого военного округа были захвачены началом боевых действий врасплох в районах своей дислокации.
Но после небольшого замешательства, вызванного неожиданностью нападения противника и его ударами с воздуха, дивизии армий прикрытия округа начали выходить на свои рубежи обороны и с ходу вступать в боевые действия.
А что происходило в это время в Москве? Начальник Генерального штаба Г. К. Жуков и его заместитель генерал-лейтенант Н. Ф. Ватутин находились в момент нападения войск Германии в служебном кабинете Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко. С 3 часов 17 минут сюда начали поступать сообщения от командующих западных округов о налете германской авиации на наши города и места расположения войск (с Украины доложил генерал-лейтенант М. А. Пуркаев).
По указанию народного комиссара обороны генерал армии Г. К. Жуков позвонил на дачу И. В. Сталина и попросил дежурного генерала охраны позвать его к телефону. Около 3 часов 45 минут Г. К. Жуков доложил подошедшему к телефону И. В. Сталину: «Артиллерия и минометы немцев ведут сильный прицельный огонь по нашим войскам погранприкрытия и в глубину территории. Авиация противника бомбит Киев, Минск, Черновцы, Севастополь, Либаву, прифронтовые аэродромы, летние лагеря войск. Разрешите начать ответные боевые действия? Враг нарушил нашу границу»
[222]
.
И тут наступило долгое молчание. О чем думал в это время И. В. Сталин? Здесь можно предположить, что он все еще сомневался в том, что началась война, а не обычная провокация. Ведь многие называвшиеся разведчиками даты вторжения противника на территорию СССР прошли, а война так и не началась. Как поступить? Может, и в этот раз началась очередная провокация?
Его размышления прервал голос Жукова, спросившего его решение. Сталин, все еще сомневаясь в том, что Германия решилась на открытые боевые действия, приказал собрать в Кремле совещание и дать в войска указание не проводить никаких действий против немецких войск, запретил ведение артиллерийского огня по наступающему уже противнику и обстрел его самолетов
[223]
.
И это нелепейшее и преступное указание немедленно передается в войска, которые уже вступили в тяжелые бои с вторгшимися на территорию СССР частями вермахта.
Совещание в Кремле началось в 5 часов 45 минут 22 июня 1941 г. и продолжалось почти три часа. В кабинете И. В. Сталина собрались Молотов, Берия, Тимошенко, Мехлис, Жуков. Ясности у собравшихся членов правительства еще не было: что это — война или очередная провокация? Решили связаться с германским посольством. Для встречи с германским послом отправился В. М. Молотов.
В это время вошедший генерал-лейтенант Н. Ф. Ватутин доложил о том, что германские войска после артиллерийского обстрела перешли в наступление, форсировали пограничные реки Неман и Буг.
Прибывший после встречи с германским послом В. М. Молотов сообщил, что граф Ф. Шуленбург, действуя от имени германского правительства, объявил войну Советскому Союзу. (В Германии рейхсминистр фон Риббентроп принял посла СССР Деканозова в 4 часа утра 22 июня 1941 г. и объявил ему о начале боевых действий
[224]
. Но, видно, передать это важное сообщение из советского посольства в Москву уже не было возможности.)
Что же вменялось в вину советскому правительству?
Нота Министерства иностранных дел Германии Советскому правительству от 21 июня 1941 года
Меморандум
I.
Когда правительство рейха, исходя из желания прийти к равновесию интересов Германии и СССР, обратилось летом 1939 года к Советскому правительству, оно отдавало себе отчет в том, что взаимопонимание с государством, которое, с одной стороны, представляет свою принадлежность к сообществу национальных государств со всеми вытекающими из этого правами и обязанностями, а с другой — будучи руководимой партией, которая как секция КОМИНТЕРНА стремится к распространению революции в мировом масштабе, то есть к уничтожению этих национальных государств, вряд ли будет легкой задачей. Подавляя в себе серьезные сомнения, порожденные этим принципиальным различием в политической ориентации Германии и Советской России и острейшим противоречием между диаметрально противоположными мировоззрениями НАЦИОНАЛ-СОЦИАЛИЗМА и БОЛЬШЕВИЗМА, Германское правительство все же предприняло такую попытку. При этом оно руководствовалось тем соображением, что обусловленное взаимопонимание между Германией и Россией, исключение вероятности войны и достижимое, таким образом, удовлетворение новых жизненных потребностей обоих издавна считающихся дружественных народов будет лучшей защитой от дальнейшего распространения коммунистических доктрин международного еврейства в Европе. Эта мысль была подкреплена тем, что определенные события в самой России и некоторые меры русского правительства на международной арене, по меньшей мере, позволяли считать возможным отход от этих доктрин и от прежних методов разложения народов. Реакция Москвы на это предложение немецкого правительства и готовность СССР заключить дружественный пакт с Германией вполне подтверждали вероятность такого поворота.
