В организации танковых войск и основных принципах их использования несомненное преимущество тоже оставалось за вермахтом. Все без исключения немецкие танки вошли в состав 10 танковых дивизий, которые, в свою очередь, объединялись в моторизованные корпуса, а те — в танковые группы. Такая предельная концентрация сил позволяла германским танковым войскам самостоятельно успешно решать важнейшие оперативные задачи. У французов танков было на четверть больше, чем у немцев, но только чуть больше трети из них к началу кампании стояли на вооружении трех танковых и трех механизированных дивизий. Остальные французские танки были распылены по всему фронту на мелкие подразделения, самыми многочисленными из которых были около 33 отдельных танковых батальона. Они использовались, главным образом, для непосредственной поддержки пехоты, не смогли существенно повлиять на ход боевых действий и были разгромлены поодиночке. Точно так же применялись бельгийские и голландские танки, которых постигла та же печальная судьба. Английская бронетанковая дивизия прибыла на фронт только в конце мая, так и не успев собрать все свои силы в кулак. В результате она тоже оказалась не в состоянии серьезно повлиять на обстановку.
Успешные действия мотопехоты танковых и моторизованных соединений, по существу, базировались на тактике штурмовых групп, впервые разработанной и успешно использованной немцами во времена Первой мировой войны. Они глубоко осмыслили и творчески перенесли этот опыт с тактического на более высокий, теперь уже оперативный уровень, и результат опять оказался более чем удачным. Не случайно особенно быстро и успешно им овладели бывшие пехотные офицеры с обширным боевым опытом командования штурмовыми группами, такие, как Роммель. Наступая по пути наименьшего сопротивления и обходя узлы сопротивления, немецкая пехота при тесной поддержке артиллерии, как правило, быстро добивалась глубоких прорывов вражеской обороны.
Потом приходила очередь танковых войск, которые командование вермахта смело и решительно использовало для развития тактического успеха в оперативный. Они незамедлительно врывались в проделанную для них брешь и, пользуясь мощной поддержкой с воздуха, на всех парах мчались вперед, не давая противнику опомниться и восстановить разорванный фронт. При этом заботу о флангах передовые части оставляли вторым эшелонам, тем более что вопросы взаимодействия в вермахте были отработаны до совершенства. Глубокие и внезапные танковые рейды вызывали панику в тылу противника, которая быстро распространялась далеко вокруг. Самые боеспособные части после контакта с беспорядочными толпами паникеров нередко утрачивали самообладание и сами присоединялись к бегущим, пополняя их ряды. При этом союзное командование отовсюду получало неумеренно преувеличенные сведения о силах и успехах немцев и поэтому было не в состоянии правильно сориентироваться в сложной обстановке и принять адекватные меры противодействия. В подобных условиях оно быстро утрачивало волю к победе. Такого эффекта не ожидали даже сами немцы. Он многократно превосходил непосредственный физический ущерб, причиняемый прорвавшимися танками.
Конечной целью немецких подвижных войск после их выхода на оперативный простор был не захват территории, а окружение больших масс неприятельских войск. Многочисленные дивизии, корпуса и даже армии, зажатые в тесных «котлах» и лишенные снабжения, быстро рассеивались, погибали или попадали в плен. Война выигрывалась не длительным постепенным истощением ресурсов вражеских стран, а стремительным сокрушением их вооруженных сил. Причем настолько стремительным, что времени на их восстановление уже не оставалось. Это и был классический «блицкрип›. Такие эффективные, быстрые и гибкие методы ведения боевых действий не оставляли никаких шансов на успех союзникам, которые поначалу исповедовали старую линейную тактику с ее планомерным, методичным и неторопливым развитием обстановки. Столкнувшись с совершенно неожиданным для себя оборотом событий, они были ошеломлены, подавлены и не сразу пришли в себя. Внесли свой несомненный вклад в поражение и распространенная в их войсках танкобоязнь, и чувствительность к обходам и охватам. Плодотворная идея «удара серпом», найденная Манштейном, а затем разработанная и осуществленная немецким командованием, вместе с грубыми ошибками в оперативном плане Гамелена еще больше умножили масштабы и быстроту катастрофы союзников.
Особенно рельефно проявились недостатки явно устаревшей системы обучения союзных войск и, в первую очередь, их командных кадров. В отличие от немецкой она не давала никакого простора для проявления инициативы и самостоятельности. Приученные воевать строго по уставам и командам сверху, французские и английские солдаты и офицеры были особенно обескуражены, попав в непривычные для себя условия, когда медлить перед лицом противника в ожидании приказов начальства было равносильно поражению. Немцы же, разработавшие новую тактику и новые оперативные принципы применения подвижных войск, испытали их на практике во время польской кампании и по ее итогам внесли в них необходимые коррективы. Поэтому и чувствовали себя в условиях высокоманевренной войны, как рыба в воде. В отличие от них союзникам надо было все осмысливать, изучать и осваивать на ходу. Для этого они не располагали ни временем, ни территорией, ни соответствующими ресурсами. Единственным реальным шансом продолжить войну для французов была эвакуация в Северную Африку. Но для этого у их руководства не хватило политической воли, и оно предпочло капитулировать.
Победа на Западе в 1940 г. стала вершиной стратегических успехов Гитлера. После нее он почувствовал себя всесильным. Но попытка повторить блицкриг на Востоке с треском провалилась. С этого и начался закат Третьего рейха.
Глава 4. КРАСНАЯ АРМИЯ В ВОЕННЫХ КОНФЛИКТАХ В 1939–1940 гг
ВОЙНА С ФИНЛЯНДИЕЙ
В предвоенные годы между СССР и Финляндией складывались неплохие отношения, куда лучшие, чем с другими странами, с которыми он граничил на Западе. Не случайно в книге «Будущая война», написанной в 1928 г., подчеркивалось:
«И этнографически, и экономически, и исторически Финляндия имеет все права на самостоятельное существование, не оспариваемое ни в какой степени Советским Союзом. ‹…› Поэтому со стороны Сов. Союза Финляндия не может ожидать угрожающей ее существованию агрессивности». Тем не менее Финляндию все же подозревали во враждебных намерениях, как, впрочем, и остальные сопредельные страны.
В общем, несмотря на отсутствие глубоких взаимных противоречий между «Финляндией и СССР, международная обстановка, экономическая зависимость от иностранного (англо-американского) капитала и боязнь перед усиливающимся СССР толкают Финляндию в лагерь наших врагов. Финляндия поэтому должна рассматриваться, как вполне вероятный противник СССР, в случае его столкновения с польско-балтийским союзом» [310].
На самом деле в предвоенные годы Финляндия твердо придерживалась политики нейтралитета, последовательно отвергая все попытки уговорить ее присоединиться к какому бы то ни было военному блоку. Вместе с другими скандинавами финны надеялись отсидеться в стороне от назревавшей в Европе большой войны. Вопреки широко распространенному мнению, отношения Финляндии и Германии в конце 30-х годов оставляли желать лучшего. Например, в 1938 г. немецкий посланник в Хельсинки В. фон Блюхер докладывал своему руководству в Берлин, что идея германо-финляндской дружбы оставляет слабый след среди финнов, из которых «более 40 % социалисты и более 90 % демократы» [311]. В декабре 1939 г. в Министерстве иностранных дел Германии с сожалением отмечали, что внешняя политика Финляндии в последние годы основывалась на идее нейтралитета, что она никогда не защищала германские интересы в Лиге Наций, а ее население в основном придерживается экономической и идеологической ориентации в сторону демократической Англии [312].
