Кошмарная вонь проникала даже через фильтр респиратора и заставляла дышать часто и неглубоко. Счетчик радиации, встроенный в ПДА, медленно, но уверенно начинал паниковать. Давненько я не забирался в такую задницу.
За мной в утробу мусоросборника проник Лёвка. Он ловко устроил свой «Гром» под мышкой, молча подождал, пока я подтянусь на перемычке и втиснусь в кишку дымохода, затем вскарабкался следом. Мне стало неуютно в узком закопченном лазе, когда бывший отмычка оказался позади. Словно в спину уперся не луч его крошечного фонарика, а тяжелый осязаемый взгляд. Приступ клаустрофобии? Да не должно бы: и не в таких теснотах случалось бывать.
Я остановился, глядя на расцарапанный ногтями обгоревший кирпич. Сквозь причудливый узор трещинок вдруг проступил угловатый профиль существа с черной, как уголь, кожей. Твою ж мать, глюков только не хватало. Я поморгал, отгоняя наваждение, сосредоточился и продолжил ползти по трубе — благо она шла под углом, а не отвесно.
Через несколько метров я уперся в ботинки застрявшего Дроя. Его ноги дергались вперед-назад в поисках упора, а невидимая отсюда башка изрыгала потоки брани. Я окрикнул сталкера, заставив умолкнуть, вытянул вперед автомат и подставил ствол под рифленую подошву. Дрой почувствовал опору и оттолкнулся, сыпанув мне в глаза пылью. Пришла моя очередь извергать проклятия, но основная проблема была решена: ворчащий затор рассосался. Я поморгал и подтянулся на локтях. Лаз резко уходил вправо и вверх. По моим прикидкам, до наружной трубы оставалось метров пять, но последний отрезок обещал быть самым трудным. Главное, чтобы воякам не пришло в голову выставить караульного возле говно-выхлопа, иначе казус выйдет неимоверный.
Почувствовав, как Лёвка дернул за штанину, я остановился.
— Разговор есть, Минор, — донесся его приглушенный бас.
— Козырное ты место для беседы выбрал, — похвалил я, намереваясь продолжить подъем.
— Ты же собираешься искать логово ỳгольников.
Фраза заставила меня замереть. Во-первых, этот проныра был в курсе моих планов. Во-вторых, он дал очень точное определение тем, кого я привык называть «черномордыми». Угольники, надо же. Постановка ударения на первый слог придавала слову необычное и яркое звучание. Лучшего названия этим бестиям и не дашь.
— Опять подслушивал чужие базары? — поинтересовался я.
— Вы с Фолленом слишком громко обсуждали заказ.
— Всё-таки уши тебе мешают.
Лёвка помолчал, поворочался где-то внизу. Совсем тихо сказал:
— Я могу помочь.
— Сомневаюсь.
— Предлагаю сделку. Я показываю путь к месту, где обитают ỳгольники. Ты берешь меня с собой в рейд и обязуешься довести до логова.
Я задумался. Еще вчера вечером, после оборванного разговора в раздевалке, стало ясно: бывший отмычка знает про новых обитателей Зоны больше остальных бродяг. Но теперь он прямо предлагал сотрудничество. Его информация против моей протекции.
— Откуда тебе известно про… ỳгольников и их логово?
— Разве я обязан делиться инфой, которой торгую?
А парень — не промах. Интересно, мне показалось или в его низком голосе проскользнула насмешка?
— Не обязан.
— Фоллен дал тебе ложные координаты локации, — сообщил Лёвка. — И на этот раз не из корыстных соображений. Просто он сам толком не ведает о том, что происходит.
— А ты ведаешь?
— Я могу тебя гарантированно вывести к их логову. Но вдвоем туда не пробраться. Понадобится помощь опытных сталкеров.
— Тогда придется брать в долю лишние кошельки.
— Решай сам. Я предупредил: вдвоем не пройдем.
— А я еще не дал согласия.
Лёвка не ответил. И в этом безмолвии мне вновь почудилась насмешка. Он словно бы без слов дал понять: ты согласился, дружок, ибо некуда тебе деваться — информация дороже денег и важнее понтов.
Так, стоп. Кажется, старина Минор становится мнительным.
— Пусть будет так, — решил я. — Ты ведешь меня к логову, я позволяю тебе быть рядом.
— И мы обязуемся помогать друг другу при необходимости.
— Какого банана я должен тебе помогать?
— Не только ты мне, но и я тебе. Это мое условие.
— Романтики в формулировках захотелось? — Я бы пожал плечами, но особенно узкий в этом месте лаз не позволил совершить простого движения. — Ну ладно.
— Договорились. А теперь, будь добр, поторопись — кажется, кто-то шибко умный собирается подпалить мусор.
Мне и самому начало казаться, что сзади потянуло теплым воздухом, но я не придал этому значения. А вот теперь, после слов Лёвки, перед глазами выстроилась очень неприглядная картина, главным персонажем которой являлся зажаренный в дымоходе Минор. Сразу вспомнилась печь для закаливания кирпича, в которой я полгода назад чуть было не пал жертвой блуждающей «жарки». К счастью, тогда вместо меня в хрустящий бифштекс превратился бандит Бес, но в памяти горчинка от пережитого засела прочно.
— Демоны Зоны! — выдохнул я, принимаясь быстро ползти вперед.
Сомнений в поджоге больше не было — где-то внизу весело заполыхала куча радиоактивного дерьма, грозя спалить нас, как тараканов в керосинке. Вонь многократно усилилась, став умопомрачительной. Трубу начало заволакивать едким дымом.
Но главное: с каждой секундой становилось все жарче и жарче.
Глава четвертая
Приграничье
Есть мнение, что в экстремальной ситуации в организме вскрываются скрытые резервы, и мы махом становимся сильнее, быстрее, выносливее. А если верить байкам, коих неимоверное число травится вечерами у костров под стаканчик-другой сорокаградусной, один желторотик еще в стародавние времена первых рейдов умудрился несколько километров груженный щебнем вагон за собой по рельсам проволочь, когда его дружки к сцепу приковали да так на растерзание мутантам и оставили. Понятное дело, подобные россказни — брехня, но определенный запас прочности, несомненно, в человечьих потрохах имеется, и, по задумке, в минуту опасности должна срабатывать некая пружинка. То ли я уже перестал быть человеком, то ли не полностью бодун прошел, то ли еще какая беда стряслась, долго гадать можно — только ни хрена у меня ничего не сработало. А очень, надо заметить, хотелось, ибо ситуация становилась критической.
Когда до выхлопного отверстия оставалась пара метров, мне пришлось извиваться ужом, пытаясь хоть как-то ускорить движение. Труба в этом месте шла почти вертикально, и держаться между узких стенок становилось все труднее. Сорвись я сейчас, и нас с Лёвкой и всеми, кто ползет за ним, можно хоронить.
Упершись локтями в кирпичи и сдирая в кровь колени, я изо всех сил рвался вверх, прочь от дыма и жары. Мышцы едва не лопались от напряжения, связки натянулись, как веревки, сиплое дыхание отдавалось в ушах, мешая сосредоточиться. Но все равно я полз слишком медленно, чтобы успеть выбраться и помочь остальным. А глупый организм все не спускал пресловутые пружинки-резервы: или чего-то ждал, или не осталось их вовсе. Неужто старею?
