«Жемчуг» осветил все помещение: разбитые лампы на потолке, детали полуразрушенных колонн, провалы между скособоченными плитами.
А главное — стало видно, как далеко внизу, в глубине шахты, движется воздух.
Плотный поток поднимался неторопливо, чинно, вовсе не так быстро, как описывал Лёвка. Но это уверенно-степенное поглощение света тьмой выглядело гораздо жутче, чем если бы черный туман стремглав рванул вверх.
Вороненая змея ползла по шахте, глотая все на своем пути. Что происходило по ту сторону, за темной гранью, — было не разобрать: лишь смутные тени проплывали во мгле и корчились непроницаемые чернильные завихрения. Впрочем, лично мне заглядывать в глубь тумана не очень-то и хотелось.
Мириады антрацитовых хлопьев сжирали тюбинг за тюбингом, чернили пространство, скрадывали, казалось, саму реальность сантиметр за сантиметром, подтачивали и превращали в стальную мочалку натянутую струнку троса. Сотканный из крошечных кусочков мрак приближался с неукротимым упорством. В третий раз под ступнями пробежала дрожь.
— Помоги… — Лёвка поднял голову и с усилием распрямился. Страшная рана продолжала кровоточить и высасывать из него силы. Несмотря на анестезирующий укол, ему приходилось стискивать волю в тиски, чтобы не отключиться. — Достань из кармана разгрузки гранату, положи ф-ф-ф руку так, чтоб я мог удерживать скобу. Ф-вынь чеку. И подсади. Не отпускай, пока не ухвачусь за трос.
— Обалдел, что ль? — беспомощно брякнул я, нервно соображая, как разрулить ситуацию. По всем прикидкам выходило, что никак. — Сорвешься ведь.
— Скорее, Минор… Если потеряю сознание раньше ф-фремени, то ф-взрыв произойдет не ф том месте, и динамит может не сдетонировать. Скорее… Раз уж мы попали сюда, давай доведем начатое до конца.
Что ж, спорить с очевидным глупо.
— Спасибо тебе, — сказал я, прежде чем положить тяжелый тубус гранаты в руку напарнику. — А ты ведь оказался человеком, мутаген. — Я шмыгнул носом и оценивающе глянул на угольные прожилки, расползшиеся по его лицу. — Хотя изрядно… м-м… загорел.
— Я ф-все никак не мог подобрать слово… Душевное оно у тебя, чувство юмора. Душевное, — улыбнулся Лёвка, и сквозь безобразный оскал на мгновение проступили знакомые черты замкнутого отмычки, из которого мог получиться толковый следопыт. — Не тяни.
— Держишь?
— Ага.
Я отогнул усики и выдернул чеку. Помог Лёвке забраться на невысокий парапет и взялся за трос. Натяжение было сильным, но стальная веревка поддалась и прогнулась в нашу сторону. Наверное, люлька, висящая где-то внизу, была не такая уж тяжелая.
— Пассажирский подъемник прицеплен, наверно, — прокомментировал я, глядя, как парень берется за трос, — грузовой бы так не болтался.
— Нет там уже ничего… Сожрала мерзость…
— Ты ж говорил, что эта дрянь только людей консервирует, а шмотье и прочие предметы не трогает?
— Это ф-ф первый раз было. Теперь туман изменился… — По телу Лёвки прошла судорога. Неприятно скрипнули зубы. — Я его уже чувствую…
— Готов?
— Отпускай.
Осторожно, чтобы трос не дернулся, подобно натянутой тетиве, я ослабил хватку. Лёвка, потеряв опору, чуть не сверзился вниз, но вцепился в витой канат намертво и повис над бездной.
Черный туман продолжал подниматься. Мне хватило беглого взгляда, чтобы оценить: до мглистой кромки осталось метров пятнадцать.
Я посмотрел на парня. Он покачивался из стороны в сторону, и хотя амплитуда была маленькая, а интенсивность низкая, казалось, что хватка вот-вот ослабнет, и Лёвка упадет. Мышцы живота напряглись: кровь вытекала из раны темным ручейком и срывалась вниз большими каплями. Под лоскутами комбеза виднелось изуродованное метаморфозой, покрытое ожогами и ссадинами тело человека, который предпочел окончательному превращению смерть. Человека, который решил не становиться ỳгольником — чужеродным существом, беспринципным берсерком с неодолимой жаждой убивать ради возвращения в большой мир. И пусть бы в этот момент какой-нибудь розовощекий ботан посмел назвать Лёвку мутантом — глотку бы порвал собственными руками.
Неожиданно я поймал себя на мысли, что сознание охвачено стойким чувством дежа-вю. Где-то уже видел похожую картину… Я вздрогнул. Подземелья Янтаря, через которые мы с Дроем, Гостом и Зеленым шли за частью «бумеранга» по указке «чистонебовского» полковника. Именно там мы видели Лёвку. И он так же висел на тросе. Вот, значит, как повернулось все, ну и ну. Завихрения времени переплелись между собой, и тот рукав пересекся с нынешним. Круг замкнулся. Я ведь помню этот пустой взгляд в одну точку, который и тогда нагнал на нас жути, и теперь, честно говоря, меня пугал. Глаза Лёвки остекленели.
События сложились в окончательный узор, как пряжа под спицами неведомого вязальщика, набросавшего последние петли.
Хотелось что-то делать. Поступать жестоко или не очень, главное — по совести. Сражаться, рвать в клочья обстоятельства и преодолевать трудности, выживать. Так было всегда, я не привык жить иначе.
Ан не с кем было воевать. Не с черной же мглой, в самом деле, бороться, которая с одинаковым равнодушием поглотит как кусок бетона, так и без меры выпендривающийся организм. И помогать уже некому было…
Лёвка сорвался бесшумно, не сказав ни слова на прощание. И уголком сознания я понимал: так правильно. Мужчины должны уходить тихо, без комментариев и напутствий. Пусть запоминающиеся финальные реплики останутся героям фильмов и книг, а здесь, в глубине гиблой земли, они лишь сотрясут воздух. И провожать тоже надо молча.
Только вот крик навсегда застрял, в глотке. Не рожденный звук дрожал где-то внутри, как трос, вибрирующий перед глазами в лучах светящегося артефакта. Серый трос над черной пропастью в белых лучах. Да-да, братцы, цвету здесь места не нашлось.
Туман продолжал подниматься по стволу шахты, слизывая выступы, шестерни подъемных механизмов, потрескавшиеся сегменты крепежных конструкций.
Я снял с плеча ремень, направил «Узи» стволом вниз и всмотрелся в клубящиеся хлопья морока, силясь разглядеть в них хоть что-то. Цели не было. Я усмехнулся сам себе и поставил пистолет-пулемет на предохранитель. Сталкер-сталкер, возмужать ты возмужал, пора бы и повзрослеть. Задор прет изо всех щелей, как десять лет назад, бунтарские мотивы вырисовываются. Против кого воюем-то? Против дыма? Даже не смешно.
Хлопок не походил на взрыв, но я был уверен — это сработала Лёвкина граната. Скорее всего черный туман просто исказил и приглушил звук.
Инстинкт самосохранения на пару с птичкой-интуицией возопили о том, что пора валить обратно на лестницу, по которой мы спустились, иначе останусь здесь навеки — колонны еле-еле держат, своды могут рухнуть в любой момент. Но я продолжал стоять и смотреть на вспучившиеся клубы, сожравшие того, кто показал мне путь в подземелье. За черту.
Мне нужен был этот путь. Необходимо было спуститься сюда, чтобы понять, что истинных ценностей не существует без шлака. Алмаз и уголь — это ведь один и тот же химический элемент, углерод, разнящийся лишь расположением атомов в кристаллической решетке. Алмаз прозрачный и твердый, уголь черный и хрупкий. Свет и тьма. Алмаз блестит, порождая тьму в душах, уголь горит и дарит тепло телу. Они дополняют друг друга — до боли похожие и бесконечно разные.
