Вскоре последовала еще одна награда. Автор «Записок» излагает обстоятельства, при которых она заслужена, следующим образом:
«Оторванные от своих, мы попали наконец в какую-то жуткую свалку, где наши и австрийцы были совершенно перемешаны. Неожиданно мы вышли к окруженной австрийцами 21-й дивизии генерала Мехмандарова и присоединились к ней. Мехмандаров приказал мне постараться войти в связь с нашими войсками. Внезапной конной атакой я разбил и взял в плен две роты австрийцев, и 21-я дивизия соединилась с одним из наших корпусов, в свою очередь окружавших австрийцев. Началось форменное их избиение. Мне казаки приводили каждый по 200–250 пленных. Мы преследовали врага в направлении на Кельцы, занятые австрийцами, которые, при приближении наших разъездов, бросили город, оставив громадную добычу и значительное количество пленных.
В начале ноября под Радомом я, вместе с донцами, взял много пленных, орудия, пулеметы и получил за это георгиевское оружие»
[287]
.
То же событие описано в официальных источниках куда более сдержанно.
Из приказа войскам 4-й армии Юго-Западного фронта за № 413 от 29 января 1915 года:
«Утверждается пожалование командующим армиею за отличие в делах против неприятеля георгиевского оружия подъесаулу Хоперского полка Кубанского казачьего войска Андрею Шкуре за то, что 5 и 6 ноября 1914 года у дер[евни] Сямошницы, подвергая свою жизнь явной опасности, он установил и все время поддерживал постоянную связь между 21-й и 75-й пехотными дивизиями, а с 7-го по 10-е – между 21-й и 1-й Донской казачьими дивизиями»
[288]
.
Здесь нет речи о толпах пленных, захваченных казаками сотника (на момент издания приказа уже подъесаула) Шкуры, хотя такие данные всегда заносились в приказы о награждении. Да и вообще масштабы деяний, представленных в «Записках», дают право на более высокую награду – на орден Святого Георгия четвертой, а то и третьей степени. Впрочем, в донесениях в штаб 4-й армии генерала от инфантерии Эверта столь масштабные успехи на участке III Кавказского корпуса в эти дни вроде бы не отмечены. Неувязка в мемуарах Шкуро возникает и с местом победоносных сражений. С 5 по 10 ноября 21-я пехотная дивизия III Кавказского корпуса в ходе Ченстоховско-Краковской операции вела бои к северу от Кракова. Деревня Сямошницы, упомянутая в приказе (по-видимому, Сямошице на современных картах), расположена в районе действий корпуса и почти в полутораста километрах от Радома. Кельцы к этому времени уже давно были взяты русскими войсками. Вновь мы сталкиваемся с недостоверностью «Записок белого партизана», по крайней мере в той их части, которая относится к мировой войне. Военным свойственно хорошо запоминать названия мест больших боев, а тем более таких боев, за которые последовали награды. По версии издателей, Шкуро диктовал свои воспоминания всего через шесть-семь лет после описываемых событий. Неужели все забыл и перепутал?
Так как надежных и правдивых описаний фронтовых будней в «Записках» Шкуро не найти, попытаемся восполнить этот недостаток из другого источника.
Почти в то же время и примерно в тех же местах в составе лейб-гвардии Уланского полка, в 1-м Ея императорского величества эскадроне воевал вольноопределяющийся Николай Степанович Гумилев. Уланы выполняли в основном ту же боевую работу, что и казаки: передовое охранение, прикрытие флангов пехоты, рейды в тыл противника, поддержание связи между частями и, конечно, всевозможная разведка. Будни кавалериста состояли из разъездных заданий, передислокаций и отдыха; разведка представляла собой что-то вроде праздника – смертельно опасного, но увлекательного и сулящего награды. В таких разведках, несомненно, участвовал и казак Шкура.
О своей кавалерийской жизни и о боевых приключениях Гумилев писал очерки – нечто вроде фронтового дневника. Очерки печатались в популярной петербургской газете «Биржевые ведомости». Они вполне достоверны, даже документально точны.
Вот описание одной такой разведки, за которую Гумилев получил Георгиевский солдатский крест четвертой степени и был произведен в унтер-офицеры:
«Светила полная луна, но, на наше счастье, она то и дело скрывалась за тучами. Выждав одно из таких затмений, мы, согнувшись, гуськом побежали к деревне, но не по дороге, а в канаве, идущей вдоль нее. <…>
Становится чуть светлее, это луна пробивается сквозь неплотный край тучи; я вижу перед собой невысокие темные бугорки окопов и сразу запоминаю, словно фотографирую в памяти, их длину и направление. Ведь за этим я сюда и пришел. В ту же минуту передо мной вырисовывается человеческая фигура. Она вглядывается в меня и тихонько свистит каким-то особенным, очевидно условным, свистом. Это враг, столкновение неизбежно.
Во мне лишь одна мысль, живая и могучая, как страсть, как бешенство, как экстаз: я его или он меня! Он нерешительно поднимает винтовку, я знаю, что мне стрелять нельзя, врагов много поблизости, и бросаюсь вперед с опущенным штыком. Мгновение, и передо мной никого. Может быть, враг присел на землю, может быть, отскочил. Я останавливаюсь и начинаю всматриваться. Что-то чернеет. Я приближаюсь и трогаю штыком, – нет, это – бревно. Что-то чернеет опять. Вдруг сбоку от меня раздается необычайно громкий выстрел, и пуля воет обидно близко перед моим лицом. Я оборачиваюсь, в моем распоряжении несколько секунд, пока враг будет менять патрон в магазине винтовки. Но уже из окопов слышится противное харканье выстрелов – тра, тра, тра, – и пули свистят, ноют, визжат.
Я побежал к своему отряду. Особенного страха я не испытывал, я знал, что ночная стрельба недействительна, и мне только хотелось проделать все как можно правильнее и лучше. Поэтому, когда луна осветила поле, я бросился ничком и так отполз в тень домов, там уже идти было почти безопасно»
[289]
.
Партизанщина
Именно из опыта таких разведок выросла идея формирования кавалерийских отрядов особого назначения, так называемых партизанских, для глубоких рейдов малыми трудноуловимыми группами по тылам противника. Сразу отметим принципиальное отличие партизан той войны от партизан Великой Отечественной: в Первую мировую они действовали в тылу противника, но базировались на своей территории, по эту сторону линии фронта. В сущности, это были летучие диверсионно-разведывательные отряды в составе регулярной армии. В силу специфики боевой работы в этих отрядах складывался особый стиль жизни и особая система отношений, основанная не столько на дисциплине, сколько на товариществе и авторитете командира.
