— А как мои дети узнают этого человека? Ведь у него не будет Вашего лица и Вашего имени? Не так ли?
— Этот человек, или уполномоченные им люди будут знать все, о чем мы сейчас говорим. То есть всю предысторию создания Фонда. Кроме того, они никогда не будут просить средств, превышающих финансовые возможности Фонда. Наоборот. Их общение с Фондом будет приносить на Ваши счета деньги. Иногда довольно большие. При условии, что рекомендованные этими людьми стипендиаты тоже будут попадать в число лиц, поддерживаемых Фондом.
— Откуда будут браться деньги? Они не из наркобизнеса или тому подобных источников?
— Стартовые суммы, господин Профессор, я нажил, уклоняясь от налогов! Причем столь активно, что теперь прибегаю к помощи столь виртуозного косметического хирурга как Вы. Затем выстраивается пирамида из обязательств стипендиатов и кое-каких поступлений от меня. Некоторые из стипендиатов заплатят Фонду миллион и даже больше долларов, став богатыми людьми. Об этом будет подписываться соответствующий договор.
— А если не заплатят? Я просто беспокоюсь за судьбу своего детища и благополучие своих сыновей.
— Я тоже беспокоюсь о своих детях. И надеюсь, что мой маленький сын, с которым Вы уже знакомы и мои возможные будущие дети, смогут рассчитывать на поддержку Фонда при получении хорошего университетского образования.
— Они, безусловно, могут рассчитывать на щедрую поддержку. Но как мы узнаем их имена?
— Вам и не надо их знать. Я хочу чтобы все стипендиаты, рекомендованные мной или найденные самостоятельно Вашим Фондом, имели одинаковые стартовые условия. Достаточно хорошие. Но одинаковые. А относительно того, что кто-то из стипендиатов Фонда попытается не платить по обязательствам, не беспокойтесь. На это есть адвокаты. Это их работа. Кроме того, не могут же все оказаться негодяями!
— Вы, конечно, не все договариваете, Хулио. Но мне нравится Ваша идея, не зависимо от ее истинного назначения.
— А почему бы Вам не принять за основу мою очевидную цель — уклонение от налогов в особо крупных размерах? Неужели эта цель не стоит того, чтобы кому-то в самом деле помочь подняться в жизни?
— Я принимаю Вашу цель и понимаю ее. Но не принесет ли она проблемы моим детям?
— На это, господин профессор, есть адвокаты. И, в конце концов, Ваша возможная и довольно скорая смерть, спишет многие вопросы по источникам финансирования Фонда. Особенно, в стадии его создания. Не так ли?
— Так. А Вы не боитесь, что мои дети…возьмут и разворуют Фонд?
— Честно говоря, я думал о такой вероятности. Искушение и все такое. Но, во-первых, они очень неглупые ребята. А во-вторых, они тогда лишатся будущих поступлений. Возможно, превышающих стартовые в несколько раз! Не думаю, что Ваши дети способны разом похоронить перспективы финансового обогащения и предать память об отце. Они же Вас любят? Или мне это показалось?
— Вы хорошо выстроили Ваши расчеты. В них почти нет слабых мест.
— Почти?
— Да, почти. Я имею ввиду нас с Вами. Мы смертны. Я смертен скоро. Вы, надеюсь, еще побегаете от налогов по этой планете. Или от чего Вы там бегаете… Впрочем, это Ваше личное дело. Так вот у меня практический вопрос. А если Вы или Ваши люди никогда не объявятся и не выйдут на контакт с моим Фондом, с моими детьми?
— Значит Вашим детям повезло вдвойне. Кстати, сегодня, как я понял, день рождения Вашего младшего сына. Он пока еще студент.
— Да. Ему еще полтора года до диплома юриста.
— Так вот, я предлагаю объявить своим детям сегодня, в узком кругу — только они и Вы — что Вы приготовили им обоим очень интересный подарок. Вы хотите сделать их богатыми людьми. Такую дату и такой день они не забудут никогда.
— Стоит ли им сказать, что я болен?
— Стоит. Как и то, что есть некие небескорыстные люди, которые помогли Вам сделать детям такой неординарный подарок. Тем более, что все документы по Фонду готовы и можно хоть завтра подавать их на регистрацию.
— Согласен. Что тянуть.
— Тем более, господин профессор, я хотел бы чтобы за те недели, что мне и моей семье придется пробыть пациентами Вашей клиники, мы успели утрясти формальности и решить все финансовые вопросы. С Вами лично. И с Фондом Вашего имени.
Двенадцать лет назад, в Латинской Америке
Стрелок
Разумеется, я не собирался рассказывать Хирургу о своих истинных целях. Это не профессионально. И, честно говоря, я заранее продумывал альтернативные источники сбора информации о стипендиатах. Вот ведь прицепилось слово! Стипендиаты — это для Фонда. А для меня они — агенты. Скорее всего, не все. Но некоторые из них станут, наверное, моими супер-агентами. Лет так через несколько…
ГЛАВА ПЯТАЯ
КАРЬЕРА ДИСИДЕНТОВ В РАЗВЕДКЕ
Двадцать восемь лет назад, в Сибири
Стрелок
— Ты что, Антон, всерьез думаешь, что дети рабочих и крестьян могут сделать карьеру во внешней разведке?! А их родители и прародители, в большинстве своем полковники и генералы, прямо от сохи и от станка с молотом и наковальней заговорили, причем некоторые даже без акцента, на всяких разных языках? А потом затесались по приказу высшего руководства СССР в цивилизованное общество разных иностранных государств?
— Я ничего не думаю. Я учился и работаю там, куда меня послали…
* * *
Я до сих пор помню, как сильно мне не понравился тот разговор с бывшим сокурсником. Хотя я и старался отделываться от наседавшего коллеги короткими предложениями, мне показалось, что свою позицию я все-таки чем-то выдал. Не очевидно, но все-таки. Правда, когда я пересказал содержание беседы отцу, тот, нисколько не сомневаясь, сказал:
— Нормальная провокация. Заранее спланированная. Твой коллега не только хорошо знает твою биографию и происхождение. Он именно на них построил весь ваш разговор. Не бойся. Ты держался молодцом! Но в чем тот парень абсолютно прав, так это в том, что с твоим происхождением ты карьеры в этой организации не сделаешь. Не быть тебе генералом и не занимать ключевых постов. Ты ведь прекрасно знаешь, что твой, он же мой куратор — отец этого самого Сергея? И что этот наш куратор — восходящая звезда советской внешней разведки?
…Я лишь недавно вернулся из своей первой командировки. Написав пару томов отчетов руководству, я оказался на курсах повышения квалификации в том же секретном учебном заведении, которое закончил. Там все о чем-то друг другу рассказывали. Как я догадался, рассказывали лишь о том, что им разрешили начальники, предварительно прочитав отчеты новичков. Больше я почти никого из своих сокурсников не видел. Кроме двоих человек.
* * *
Забегая на много лет вперед, скажу, что этого Сергея — провокатора, с манерами и языком настоящего француза, я встретил позже в Париже, на выходе из билетных касс Парижской Оперы. И сразу вспомнился мне тот наш с Сергеем разговор, который в свое время моему отцу показался явной провокацией. Я и по сей день не знаю, был ли Сергей или как там его звали в его новой жизни, провокатором или просто самодовольным болтуном. Но факт остается фактом: мнениями мы тогда обменялись. А в Париже, выйдя со мной на столь явный и нахальный контакт, он подписал себе и своему папе смертный приговор. Своей наглостью он перечеркнул жизни еще нескольких, слишком опасных для меня людей.
