В тщательно охраняемом Центре сна, расположение которого знали лишь приближенные, дежурил Борис. Ученый с периодичностью в три дня выводил Сти из состояния гиперсомнии, при этом втихомолку матерясь, что она загубит себя такими рывками. Возмущался он больше по привычке, потому что последние две недели пребывал в состоянии жутчайшей депрессии, о причинах которой не желал распространяться. Сти, в общем-то, и не настаивала.
Она просыпалась, приводила себя в порядок и вылетала на личном самолете в другой Центр сна, который находился по причинам безопасности аж на другом материке. Там был даже не один, а целый комплекс Центров, в которых и лежали главы контор Справедливости остальных городов на траве. Сти при помощи специалистов по очереди будила их и беседовала по пять-десять минут тет-а-тет. Именно по очереди, ибо всегда свято верила в тезис «разделяй, упреждай и властвуй». Конечно же, она будила не все восемь с половиной тысяч человек. Каждый раз при так называемом «трехдневном обходе вассалов» она общалась с главами самых больших мегаполисов мира, через раз – с «царьками» городов поменьше, то есть где население было от трех миллионов и выше, и дальше с конторщиками городов-миллионников. Так что за месяц она обошла около трехсот человек – остальные мирно дожидались своей очереди под ГС-излучателями.
После «обхода вассалов» она возвращалась в свой Центр, принимала душ и позволяла себе полчаса расслабиться в обществе какого-нибудь стыдливо-похотливого подростка лет этак тринадцати. И вновь ложилась в анатомическую кровать, отдаваясь умелым рукам смурного как никогда Бориса. В последние дни ученый даже перестал сокрушаться насчет бедняг-кенгуру и забросил авоську в угол кабинета...
Листок с отчетом чуть не вылетел из рук Сти, когда ее конь неожиданно остановился и сумрачно всхрапнул. Она гневно подняла голову и увидела виноватое лицо сопровождающего сшиза, который ехал впереди. Видимо, это он резко притормозил, чем вызвал недовольство гнедого.
– Кристина Николаевна, простите меня, – бегая глазками, проговорил виновный сшиз. – Я рискнул предположить, что вы должны это увидеть.
Сти огляделась. Они уже выехали за пределы города, и земля вокруг была не пушисто-зеленой, а бурой и пыльной. Вдали виднелся исполинский цилиндр хранилища, возвышающийся над горизонтом, словно пятидесятиметровая бочка. К нему вела протоптанная дорога, по которой шли ходоки. Зрелище это даже несколько воодушевило ее: бесконечной цепочкой, друг за другом, плелись люди, неся на плечах сумки и баулы. Рядом, в обратную сторону, змеился такой же узловатый человеческий караван. Одни ходоки из хранилища тащили породу на мельницы, а другие с мельниц в хранилище возвращали жмых. Ноша и у тех, и у других была нетяжелая, поэтому люди обменивались короткими репликами, подшучивали, кивали знакомым, изредка перебрасывая мягкий мешок с одного плеча на другое. «Хорошо, – с удовлетворением подумала Сти. – Когда народ занят делом, он меньше думает. Причем абсолютно не обязательно, чтобы батрак надрывался, – главное, чтобы его занятие было однообразным».
Вокруг простиралась выжженная солнцем степь с негустыми пролесками, тянущимися короткими островками по левую сторону от хранилища. Разительная перемена чувствовалась здесь, за чертой города, где никто не сажал траву – гулял сухой ветер, гоняя редкие кустики перекатиполя, неизвестно откуда вообще взявшиеся, в ледяной голубизне неба реял распластанный восходящим потоком коршун, на развалинах заброшенного двухэтажного дома копошились какие-то оборзевшие, непуганые звери, похожие на лисиц... А кое-где на обочинах единственной дороги валялись отшлифованные с одной стороны пласты керамзита.
– Ну, и что я должна увидеть? – пренебрежительно осведомилась Сти.
– Подъезжайте ближе, смотрите на эту плиту, – взмахнул рукой осмелевший от милости хозяйки сшиз.
Она нехотя дернула поводья, заставляя гнедого приблизиться к указанному месту. Солнце припекало невыносимо – в городе спасали трава и деревья, а здесь из растительности были лишь жухлые, вытоптанные кустики непонятно чего. Сти расстегнула пуговицу, сбрасывая атласную накидку и краем глаза подмечая, как кто-то из свиты, отдуваясь, спрыгивает с лошади и бережно поднимает предмет ее драгоценного туалета.
– Вот. – Довольный собой до опупения, сшиз ткнул пальцем в керамзитную плиту.
Сти не спеша проследила взглядом за его потной, шерстистой рукой и обомлела. На отшлифованной каменной глади корявым почерком были написаны строки. Детским мелком.
Буквы сливались в слова, слова в рифму:
Города нарисованных улиц,
Небоскребы написанных букв —
Мелким шрифтом, тушью мазнули...
Сценарист завершил клавиш стук.
Нам придумали сны и витрины,
Разукрасили лица и мысль,
Животы натянули на спины,
Черной точкой сказали: «Брысь!»
Вам слепили мышцы из сленга,
Ослепили неоном насквозь!
Под наушником – легкая сценка,
На бумаге – слова... вкривь и вкось.
Внизу живота у Сти запульсировало знакомое предчувствие. Даже не запульсировало, а отчаянно забилось в истерике – словно в последний раз.
– Разве в новой эпохе эса бывает красный цвет? – глупо спросил сшиз, глядя на розовые крошки, лежащие под камнем, на котором были начертаны строки. – Я думал, стекло и... вот это... только в лабиринтах...
А Сти все не могла отвести взгляда от страшного предзнаменования, написанного красным мелком.
– Что случилось? – спросил еще кто-то из свиты, подскакав ближе. – Ух, красный цвет! Неужто здесь такое может быть?..
Наконец Сти оторвалась от кривых букв и посмотрела на лист отчета еще раз, едва не сгибаясь пополам от спазмов в районе матки.
– Петр, – хрипло позвала она.
От топчущихся поодаль всадников отделился сморщенный человечек на такой же убогой лошадке и приблизился к ней. Это был сшиз, отвечающий за безопасность в Городе на траве.
– Что за эпизод приключился сегодня в камере предварительного заключения на Абельмановской?
– Дайте глянуть, пожалуйста, – гнусным голоском попросил сморчкообразный Петр.
Сти протянула ему лист с отчетом. Бедняжка чуть не вывалился из седла, пытаясь ухватить пальчиками в темных перчатках бумагу. Выпрямляясь, он близоруко сощурился и через некоторое время скрипнул:
– А-а, вспомнил... Мне докладывали. Ерунда это, Кристина Николаевна. Сшиз какой-то спятил и разнес полкутузки вместе с бомжиком арестованным. А потом убежал в катакомбы метро на Таганке. За ним группу отправили, скоро вернутся ребята и доложат...
Дальше Сти не слушала. Живот свело так, что она потеряла равновесие и начала съезжать в сторону... Перед глазами замелькали огненные буквы, наспех начертанные несуществующим цветом...
Кадр двадцать первый
Волны мазутных рек
Изнанка была кичлива и своенравна. Она со своими прибамбасами и нелогичностями могла довести любого человека до белого каления буквально за три-четыре часа.
