Немецкий генерал-полковник обладал обостренным чутьем. Красная армия уже в марте 1944 года вышла к границам Румынского королевства и заняла север Молдовы, север Бессарабии, а также часть Буковины. В Бухаресте всем уже было вполне ясно, что война стран оси не может быть выиграна. Юный король Михай I из династии Гогенцоллернов-Зигмарингенов рассматривал теперь войну, в которой он с лета 1941 года со своей 31 дивизией (в 1941 г. Румыния бросила против СССР
16 дивизий и 10 бригад (т. е. примерно 31 дивизию), к ноябрю 1942 г. 26 дивизий; в августе 1944 г. в составе группы армий «Южная Украина» (перед Ясско-Кишиневской операцией Красной армии) было 22 румынских дивизии и 5 бригад. – Ред.) принимал участие на стороне германского вермахта, далеко не с таким воодушевлением, как раньше, но как безвыходную. Он оказался достаточно вменяем, чтобы признать, что громадные потери его войск и непрекращающееся начиная со Сталинграда отступление германских частей Восточного фронта должны в конце концов привести к тому, что русские войска вступят в его королевство. Таким образом, король и некоторые его политики смогли уже в 1943 году реалистично оценить ситуацию и действовать исходя из этого.
Военные действия в Дунайском регионе и в Карпатах с 19.08 по 28.10.1944 г.
Чтобы верно понять драматические события 23 августа 1944 года в Бухаресте, следует знать, что политическое руководство в Румынском королевстве было разделено на две большие группы: с одной стороны, на группу Антонеску, возглавляемую румынским кондукатором
[7]
Ионом Антонеску и его однофамильцем, заместителем премьер-министра и министром иностранных дел профессором Михаем Антонеску, которая пребывала у власти с 1940 года и управляла в определенной степени диктаторскими методами, и, с другой стороны, на группу Маниу, представлявшую собой гражданскую линию и формировавшуюся из членов крестьянской партии Юлиуса Маниу и либеральной партии Константина Братиану. Хотя во внутриполитическом плане обе группы представляли противоположные интересы, в 1941 году они были едины в том, чтобы вести войну с Советским Союзом на стороне Германии с целью вернуть себе потерянные территории Бессарабии и Буковины (откуда Румыния была изгнана в течение 48 часов советским ультиматумом от 26 июня 1940 года). Когда же стала просматриваться перспектива падения Германии, обе группы стали выступать за то, чтобы вручить судьбу королевства в руки западных союзников. Однако относительно пути для реализации этой цели единства у групп не было.
Ныне уже стало известно, что первый человек, начавший чувствовать необходимость мира, появился отнюдь не в оппозиционной группе Маниу – Братиану, но им стал сам глава правительства маршал Антонеску. В ходе визита в Рим его посредника Михая Антонеску 1 июля 1943 года последний в переговорах с Муссолини зондировал возможность отпадения от Германии Румынии и других союзников Гитлера, чтобы спасти то, что еще можно было спасти. Муссолини должен был от имени всех союзников Германии поднять перед западными союзниками вопрос о сепаратном мире. Эта попытка была сорвана падением фашистского режима в Италии и арестом Муссолини в Риме 25 июля 1943 года.
Прошло еще несколько месяцев, пока румынские политики думали над тем, как найти новый выход из обозначившейся катастрофы. В то время как группа Маниу через своих уполномоченных вышла в Анкаре на контакты с представителями Великобритании и Соединенных Штатов, румынский посланник в Швеции, Фредерик Нано, по договоренности с группой Антонеску провел переговоры в Стокгольме с советским послом Александрой Коллонтай, пытаясь выяснить, на каких условиях Советский Союз был бы готов заключить сепаратный мир с Румынией.
Однако ни переговоры в Анкаре, ни обмен мнениями в Стокгольме не привели к желаемым результатам. 2 апреля 1944 года в переговорах принял участие лично Молотов, ускорив их своим заявлением о советском «невмешательстве во внутренние дела Румынии». В этом заявлении румынам торжественно гарантировалось, что «советское правительство не преследует цель отторгнуть от Румынии какие-либо части ее территории или каким-либо образом изменить существующий в стране общественный строй». В нем также говорилось, что «вступление советских войск в Румынию продиктовано исключительно военной необходимостью и продолжающимся сопротивлением вражеских сил».
Эти слова произвели задуманное действие как в Румынии, так и в странах Запада. Король и его ближайшие соратники считали, что русским можно верить, в то время как Черчилль в одной своей речи перед британской нижней палатой выразил удивление своего правительства советскими гарантиями Румынии. Равным образом Корделл Халл
[8]
, американский Государственный секретарь, занимающийся вопросами внешней политики, воспринял разъяснение Молотова с облегчением и заверил как своих сограждан, так и румын, что «разъяснение Молотова [делает] для румынского народа понятным, что главная задача армии Советской России состоит в том, чтобы разгромить врага на поле битвы. Политические заверения, которые содержит разъяснение, могли бы помочь румынам понять, что их собственные интересы требуют изгнания германских военных сил из их страны».
Вскоре после разъяснения Молотова Москва сделала новый шаг в этом же направлении и выставила программу из шести пунктов, в которой самыми затруднительными условиями были занятие (временное) всей Румынии войсками Красной армии и немедленное и безоговорочное признание румыно-советской границы от 20 июня 1941 года. В качестве компенсации за включение бывших румынских территорий в состав Советского Союза программа все же предусматривала понимание Москвой необходимости объявления недействительным невыгодного для Румынии Венского протокола 1940 года о разделе Трансильвании между Венгрией и Румынией и упоминала возможность военной поддержки с целью возвращения Румынии венгерской части Северной Трансильвании.
После продолжительных переговоров относительно программы из шести пунктов представитель группы Маниу согласился наконец на ее принятие, но при непременном условии, что территория Румынии будет занята не только русскими войсками, но и войсками западных союзников. На встрече в Каире Маниу просил об отправке по меньшей мере двух или трех англо-американских авиационных дивизий. Просьба его осталась без ответа. Точно так же, как Гитлером и Сталиным, Восточная Европа того времени оказалась разделенной на сферы влияния, причем западные союзники сохраняли всегда гробовое молчание относительно разграничения интересов и компетенции на восточноевропейском пространстве. Следовательно, Румыния должна была быть отнесена к русской зоне операций, а в Лондоне и Вашингтоне никто и не думал о том (особенно в связи с успокоительным разъяснением Молотова), чтобы предупредить каким-либо образом политическое и военное проникновение русских в этот регион.
