Советского Союза произошли значительные изменения экономического характера, кремлевские пропагандисты тщательно умалчивали. В их изображении Европа была Европой не 1940-х годов, но Европой начала 1930-х годов. И вот теперь офицеры и солдаты победоносной Красной армии подошли к воротам Европы, перешагнули ее порог и пытались разобраться в западном мире. Миллионы русских солдат первый раз в жизни оказались в странах с куда более высоким уровнем жизни, чем в России, в которых крестьянские дворы свидетельствовали о зажиточности их хозяев, а самые обычные магазины выставляли в своих витринах товары, о которых русские солдаты до сих пор не могли даже мечтать. Румыния 1944 года – первая «западная страна» на пути русских к сердцу Европы – отнюдь не могла похвастаться изобилием товаров, но даже в ней выбор предметов народного потребления в больших универсальных магазинах Бухареста был куда обильнее и разнообразнее, чем в Советском Союзе.
Вольфганг Бретхольц пишет: «Особое веселье у бухарестцев вызывали многочисленные русские женщины-солдаты, которые, будучи военнослужащими Красной армии, вместе с ней оказались в Бухаресте и на которых первая встреча с «буржуазно-капиталистическим миром» произвела неожиданное впечатление. Эти женщины, которые своей грязной военной формой и старыми солдатскими сапогами смеялись над понятием женского очарования, бросались на разнообразную косметику, на модные туфли, чулки и белье, которые было возможно купить в магазинах Бухареста, и, без всякого сомнения, пытались, по крайней мере поверх и под военной формой, которую не имели права снять, подражать элегантным дамам Бухареста. Однажды мне довелось видеть, как такая женщина-красноармеец, сидя в центре города на тротуаре, окруженная толпой смеющихся румынских прохожих, без всякого стеснения переодевалась, заменяя свои шерстяные носки на шелковые чулки, разбитые солдатские башмаки на элегантные дамские туфли с высокими каблуками, и, не умея на них ходить, ковыляя, гордо удалилась под громкий смех веселящихся зрителей. Других женщин – военнослужащих видели, когда они, с неумеренной косметикой, с лицом под толстым слоем пудры, с покрытыми ярко-красной помадой губами и дерзкими прическами под солдатскими шапками, выходили из косметических салонов и веселье, которое они вызывали, воспринимали как признание удачно пройденного курса женской красоты».
Политические отделы русской армии прилагали видимые усилия, чтобы компенсировать эти впечатления от заграничной жизни усилением партийной работы в войсках. Они обязывали агитаторов в воинских частях активизировать пропагандистскую деятельность и повышать бдительность, приводя им достойные подражания примеры: «Небольшой отряд проходил по селу, когда солдат Шишкин заметил: «Только посмотрите, товарищи. У всех домов в селе настоящие крыши, а не как у нас. Черт побери, хорошо же они живут здесь!..» Агитатор тут же ответил на это: «Может быть, у этих крестьян хаты с настоящими крышами, но тракторов у них как не было, так и нет!»
Не только различные фронтовые газеты, но даже «Правда», орган Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза, вынуждена была прийти на помощь политическим агитаторам. Леонид Соболев, известный советский публицист, в своей статье, опубликованной в сентябре 1944 года, уделил внимание положению в Румынии. Сатирически и снисходительно описывал он в своей статье «поверхностность, пошлость и коммерциализм» Бухареста, «униженное лакейство» перед Красной армией, «хорошо одетых людей в уличных кафе», многочисленных торговцев и спекулянтов. «Бухарест не является типичным румынским городом. В Констанце проживают 80 ООО человек, однако там нет ни одного театра, ни единого концертного зала, не выходит местная газета и только две школы-семилетки и две десятилетки. Солдаты! Нам придется пройти еще по многим иностранным государствам. Ваши глаза часто могут быть ослеплены. Но не позволяйте обмануть себя этими внешними признаками так называемой цивилизации. Думайте о том, что истинной является та культура, которую вы несете в себе. <…> Когда закончится война, другие народы снова заживут своей собственной жизнью, но в их сердцах всегда будут жить воспоминания о вашем человеческом величии, останется память о душе советского народа…» Низины Румынии, продолжал он, истощены веками возделывания, и все имущество, добытое разбоем, свозилось в Бухарест. «Спокойно, с иронической усмешкой на губах, ходят наши солдаты по этим роскошным улицам. <…> Румыны дрожали при мысли о том, что в город ворвутся эти «русские звери». Им мерещились убийства, разбой и насилия. Однако ничего подобного не произошло. <…> Несколько бандитов в советской форме, которых схватили на месте преступления, оказались румынскими дезертирами…»
Однако на самом деле все обстояло далеко не так просто. В громадной, несколько миллионов, русской армии (в начале 1945 г. на советско-германском фронте Красная армия имела, без учета резервов Ставки, 6,7 млн чел. (против 3,7 млн чел. в немецких и венгерских войсках). – Ред.) было достаточно много солдат, которые воспринимали политику освобождения народов Восточной Европы от фашистского ига на собственный лад. Ослепленные расточительной – по их понятиям – жизнью людей Центральной и Юго-Восточной Европы, они пытались поправить и свое собственное благосостояние. Наряду со словами «свобода» и «хлеб» команды «давай часы!» и «давай деньги!» стали первыми русскими словами и выражениями, которым румыны, югославы, венгры и словаки научились от красноармейцев.
Грабежи и разбои принимали во многих местах немыслимые размеры, и дезертиры – число которых росло по мере продвижения в Центральную Европу в ужасающих масштабах – доставляли военному и политическому руководству армий немалые проблемы. Ему приходилось размещать в занятых тылах целые подразделения НКВД, чтобы иметь возможность совладать с бандами дезертиров. «Я своими глазами видел, когда мне приходилось бывать в глубинке, – писал Имре Ковач, ярый противник нацистов и лидер венгерской Крестьянской партии, – тысячи пойманных русских дезертиров. Где бы я ни появлялся, в каждом крупном селе и в каждом небольшом городе, мне доводилось видеть их и слышать голоса этих дезертиров, доносящиеся из мест их заключения. Они молили о хлебе, воде и сигаретах. Общая суровая судьба побуждала их сбиваться в своего рода сообщества, и, пока их ловили, эти бандформирования блуждали по стране. Порой им удавалось держать в страхе целые комитаты. Они поселялись в опустевших крестьянских дворах, лесах, охотничьих избушках, создавали службу наблюдения, оборудовали оборонительные позиции, даже минные поля и давали отпор патрулям и частям НКВД. Запуганное население снабжало их продуктами, которых им постоянно не хватало. Они вымогали еще деньги и напитки, похищали женщин и создавали трофейные «общаки». На любое сопротивление они отвечали огнем из оружия…»
Вполне понятно, что в Ставке Верховного Главнокомандования в Москве достаточно быстро поняли, что подобные «освободительные методы» не смогут усмирить покоренные страны, но вызовут партизанское движение, которое нанесет удар в спину сражающимся войскам. При этом командование желало также провести некую грань между «заклятыми врагами» – немцами и их союзниками. Поэтому Государственный Комитет Обороны СССР (своего рода высший орган управления страной во время войны) принял 27 октября 1944 года историческое решение, согласно которому Красная армия вступала в Венгрию не с целью оккупации страны, не для аннексии тех или других ее частей и не для изменения существующего общественного строя, но только из военной необходимости, «не как завоеватель, но как освободитель венгерского народа от немецко-фашистского ярма».
