Нас больше уже не трогали, и я сидел или у себя в каюте, из которой была видна дверь в коридор, или был у офицеров.
Вдруг я услышал шум в коридоре и увидел нескольких человек команды, бегущих ко мне. Я пошёл им навстречу и спросил, что надо. Они страшно испуганными голосами ответили, что на нас идёт батальон из крепости: «Помогите, мы не знаем, что делать». Я приказал ни одного постороннего человека не пускать на корабль. Мне ответили «так точно», и стали униженно просить командовать ими.
Тогда я вышел наверх, приказал сбросить сходню, и команда встала у заряженных 120–мм орудий и пулемётов.
Мы прожектором осветили толпу, идущую по льду мимо корабля, но, очевидно, она преследовала какую‑то другую цель, потому что прошла, не обратив никакого внимания на нас, и скрылась в направлении города. Как позже выяснилось, она шла убивать всех встречных офицеров и даже вытаскивала их из квартир.
После того как команда, столь храбрая на убийство горсточки беззащитных людей и струсившая при первом же призраке опасности настолько, что у тех, кого только что хотела убить, готова была просить самым униженным образом помощи, успокоилась, я опять спустился к себе в каюту.
Находясь на верхней палубе, я видел, что на всех кораблях флота горели зловещие красные огни, а на соседнем «Павле I» то и дело вспыхивали ружейные выстрелы.
Весь остаток ночи я и офицеры не спали и все ждали, что опять что‑нибудь произойдёт, так как продолжали не доверять команде. Но, наконец около 6 часов утра начало светать, и сразу стало легче на душе; да и выстрелы на корабле окончательно затихли, и всё как будто успокоилось.
Тогда я пошёл к себе в каюту, думая немного отдохнуть. Осмотревшись в ней, я увидел, что все стены, письменный стол и кровать изрешечены пулями, а пол усеян осколками разбитых стёкол иллюминаторов и кусочками дерева.
Печальный вид каюты командира линейного корабля во время войны и после боя, но не с противником, а со своей же командой!..
Позже, из беседы с офицерами, мне удалось выяснить обстановку, при которой был убит адмирал Небольсин.
Оказывается, он после разговора со мной сошёл с корабля на лёд, но не успел ещё пройти его, как по нему была открыта стрельба. Тогда он сейчас же направился обратно к кораблю и, когда всходил по сходне, в него было сделано в упор два выстрела, и он упал замертво.
Что касается вахтенного начальника лейтенанта Г. А. Бубнова, то он был убит во время того, как хотел заставить караул повиноваться себе. Для этого он схватил винтовку у одного из матросов, но в тот же момент был застрелен кем‑то с кормового мостика.
Потом тела как адмирала, так и лейтенанта Бубнова были ограблены и свезены в покойницкую.
На следующее утро команда выбирала судовой комитет, в который, конечно, вошли все наибольшие мерзавцы и крикуны. Одновременно был составлен и суд, которому было поручено судить всех офицеров. Он не замедлил оправдать оказанное ему доверие и скоро вынес приговор, по которому пять офицеров были приговорены к расстрелу, в том числе и младший доктор: очевидно, только за то, что был свидетелем гнусного убийства раненого мичмана Воробьёва.
Вечером с готовым приговором ко мне пришли члены судового комитета и заявили о желании прочитать его офицерам.
Теперь, таким образом, для меня явилась новая трудная задача: задержать исполнение приговора, а потом уговорить комитет и совсем его отменить. Для начала я предложил комитету перевести осуждённых офицеров в мой кабинет, с тем, что нияк ним без членов комитета, ни они без меня не смели бы входить. Они на это согласились, и эти несчастные офицеры были помещены в кабинете, а остальные освобождены из‑под ареста без права съезда на берег.
Двое суток я употребил на непрерывные разговоры, уговоры и убеждение команды отменить этот нелепый приговор, но всё было напрасно. Между тем больше медлить было нельзя, ибо приговор должен был быть приведён в исполнение на следующий день в три часа дня. Тогда я решил прибегнуть к последнему средству спасти их: это — использовать приезд членов Временного правительства. В этом духе я стал инспирировать команду, говоря, что странно, что члены правительства посетили все корабли, кроме нас. Да и действительно было странно, что они не посетили нас, когда здесь их помощь особенно была нужна, и этого не мог не знать командующий флотом адмирал Максимов!..
Наконец на следующий день, утром, мне удалось убедить команду пригласить на корабль приехавшего в числе депутации Родичева. Под контролем одного из членов комитета в 10 часов утра я передал как бы от имени команды её желание теперь же видеть Родичева. Я старался придать такой оттенок своему разговору, чтобы в штабе поняли, что если он не приедет, то опять произойдут печальные события.
Но всё же, не будучи совершенно уверен, что моя просьба будет исполнена, я через час вторично позвонил в штаб и сказал, что команда ждёт Родичева и необходимо торопиться.
В час дня я звонил ещё раз, и мне подтвердили, что Родичев к двум часам приедет на корабль. Я сказал, что это самый последний срок, что команда больше не хочет ждать и повторил: «Вы понимаете меня?» Мне ответили: «Мы Вас понимаем, это будет исполнено».
После этого началось мучительное ожидание. Время шло чрезвычайно быстро; скоро было уже два часа, а затем оставался всего один час до приведения в исполнение приговора. Если Родичев вопреки всем моим просьбам всё же не приедет, то последняя надежда на спасение рухнет, и несчастные пять офицеров на наших глазах будут расстреляны.
Наконец пробило два часа, и через несколько минут мне сообщили, что в автомобиле едет Родичев. Я облегчённо вздохнул.
Взойдя на корабль, он вполголоса меня спросил, есть ли арестованные офицеры. Я ответил, что пять человек ожидают с минуты на минуту приведения в исполнение смертного приговора.
Речь Родичева в защиту офицеров произвела сильное впечатление на команду, и она с криками «ура» снесла его на автомобиль. Арестованные офицеры были освобождены, и приговор отменён.
Так кончилась пытка этих трёх дней, и, кроме адмирала, двух офицеров да нескольких кондукторов, остальные жертвы были спасены. Но эти три кошмарных дня не прошли бесследно и навсегда запечатлелись в наших душах.
Тем не менее команда всё ещё не была совершенно спокойна, и агитаторы с утра до вечера произносили речи, стараясь её настроить против офицеров и, в частности, подорвать моё влияние. Они никак не могли простить мне, что оно имело большее значение, чем вся их агитация.
Все вечера, до поздней ночи, мы с офицерами просиживали в кают–компании. Они не хотели расходиться по своим каютам, будучи уверены, что в этом случае в ту же ночь они по одиночке будут перебиты.
Как результат пережитого было то, что два офицера совершенно потеряли рассудок, и их пришлось отправить в госпиталь. Среди кондукторов трое сошли с ума. Из них одного вынули из петли, когда он уже висел на ремне в своей каюте. Другой же, одевшись в парадную форму, вышел из каюты и стал кричать, что он сейчас пойдёт к командиру и расскажет, кто кого убивал. Это очень не понравилось убийцам, и они тут же его расстреляли.
