Старшо́й и сам отлично знает, что такого числа не хватит на мытье борта. Боцман прав, да откуда взять еще людей.?
Поэтому он утешает боцмана, что всех работ в один день не переделаешь. Но тот сильно разочарован и докладывает: «Ваше высокоблагородие, так что смею доложить, г‑н старший механик завсегда забирают свою команду и нам никого не дают, и завтра у нас опять не хватит, а борт‑то ведь во какой грязный». Старшому самому очень хотелось хорошенько вымыть борт, да что тут поделаешь, и он только пожимает плечами. Боцман же в сердцах кричит людям, назначенным в его распоряжение: «Ну, забирайте щетки, ведра, мыло и беседки, да смотри у меня, не прохлаждайся; живо за дело». И сам идет за ними, чтобы наблюдать, как будут прилаживать беседки и приниматься за работу.
В тех или других вариациях, два раза в день, происходила подобная разводка фронта, при стоянках на якоре. Каждый специалист хотел взять своих людей, а чисто строевой команды не было. Бедные же боцманы, всегда радевшие о внешнем виде своих кораблей, страдали, не получая достаточно людей для наведения чистоты.
Поддерживать чистоту в жилых помещениях было нелегко. Матросы размещались на миноносцах очень тесно, места для их вещей не хватало, и их одежда очень пачкалась. Но тем более важно было поддерживать чистоту в помещениях, особенно зимою, когда матросы большую часть времени проводили в них. Генеральная приборка полагалась каждую субботу, и тогда корабль тщательно мылся сверху донизу. Вода лилась рекою, мыла не жалели, и корабль блестел чистотою. Но в холодное время, конечно, верхнюю палубу и борта мыть было нельзя.
До известной степени «бедствием» были на миноносцах тараканы, но команда как‑то с ними уживалась. Однако они быстро размножались, и от них особенно страдали кожаные вещи. Поэтому с ними приходилось вести серьезную войну и периодически все вещи вытаскивались, помещение густо засыпалось особым порошком. Тараканы быстро гибли, и их выметали сотнями, после чего помещение хорошенько мылось, но не проходило и месяца, как они опять появлялись.
На каждом корабле среди команды имелись гармонисты и балалаечники, и они пользовались большим успехом. Стоило проехать мимо кораблей, стоящих на якоре вечером, после 6 часов, как всегда можно было услышать доносившиеся с бака звуки этих инструментов, а иногда и пение. Большими специалистами по части балалаек бывали телеграфисты и писари. Поэтому почти неизбежно можно было найти в телеграфных рубках и канцеляриях эти инструменты. Многие играли очень хорошо, так что иногда создавались судовые оркестры и из экономических сумм покупались инструменты. Это очень поощрялось.
Команды любили иметь собак и обычно подбирали их где‑либо на берегу. Среди них встречались очень часто уродливые и смешные создания. Чем такая собачонка выглядела уродливее, тем ее больше любили и жалели, и ей жилось очень хорошо. При всех съездах на берег кого‑либо из команды за какими‑либо приемками, в баню или просто на гулянку, их обязательно сопровождал такой судовой песик. Он отлично разбирался в хозяевах и никогда не путал своего корабля с другими. Хотя обычно однотипные миноносцы стояли, ошвартовавшись друг к другу.
Как‑то на одном миноносце командиру подарили маленького медвежонка. Команда была очень рада, и с ним постоянно кто‑нибудь возился. Для него одним из наиболее приятных развлечений было во время хода залезать на самый форштевень (нос) миноносца и там наслаждаться брызгами волн. В виде своеобразного носового украшения он проводил там целые часы. Когда его отпускали на берег и он в перевалку шествовал за одним из матросов, то возбуждал всеобщее любопытство прохожих и за ним увязывались мальчишки. Но он очень сердился, если его начинали дразнить, и старался поймать озорника. Он также не любил, когда собаки бросались на него с лаем. Пока он был маленький, то только огрызался и пугливо озирался, стараясь спрятаться за матроса, который его защищал. Но когда он подрос, то раз не выдержал и сильно задрал одного пса. После этого командир нашел опасным его держать на миноносце и он был отдан в зоологический сад.
Я думаю, что все офицеры императорского флота сохранили самые хорошие воспоминания о командах, с которыми им пришлось плавать. В дореволюционные времена это все были молодые люди, пришедшие на флот с разных концов необъятной России, чтобы прослужить на нем пять лет обязательной службы. Для многих из них эта перемена в обстановке их жизни переживалась очень тяжело, но они в большинстве быстро к ней привыкали, и если и тосковали по родным местам, то это было не слишком большим страданием. В воспитательном отношении им флот давал очень много, и, вернувшись в свои места, они были другими людьми, и приобретенные ими знания приносили им огромную пользу. Во всяком случае, о наших командах нельзя судить по «матросам», сыгравшим такую печальную роль в революцию 1917 года. Эти отрицательные революционные типы отнюдь не характеризуют русского матроса императорского флота
[137]
.
