Дмитриева я тоже, конечно, знал по плаванию в эскадре адмирала Рожественского.
Состав кают‑компании на «Макарове» был прекрасный – старший артиллерийский офицер лейтенант П.В. Вилькен
[188]
, старший штурман лейтенант А.П. Бурачек
[189]
, младший – мичман Белобров
[190]
, старший минный офицер лейтенант Ф.Ф. Геркен
[191]
, вахтенные начальники лейтенант А.Г. Шульгин
[192]
, мичман Макасей‑Шибинский
[193]
, ревизор – лейтенант Третьяков
[194]
. Среди мичманов были сын адмирала Эссена – А.Н. Эссен
[195]
и сын покойного адмирала Макарова – В.С. Макаров
[196]
. Помощником старшего офицера и заведующим корабельными гардемаринами был лейтенант С.Д. Коптев
[197]
.
Всего нас было около 22–24 человек.
Как упоминалось выше, крейсер только что закончил постройку и вошел в строй. К заграничному плаванию он еще совершенно не был готов и попал в плавание только случайно из‑за аварии с крейсером «Олег».
Хотя крейсер и был совершенно новым, но по типу – очень старый, так как был воспроизведен по чертежам крейсера «Баян» (постройки около 1901 г.), который доблестно сражался в составе Артурской эскадры под командованием своего храброго командира капитана 1‑го ранга Р.Н. Вирена
[198]
. По‑видимому, это доблестное участие в минувшей войне старого «Баяна», побудило Морское ведомство, сейчас же после окончания войны (нами это указывалось в 1‑й главе) заказать три однотипных крейсера: «Адмирал Макаров», «Баян» и «Палладу». Другое объяснение этому факту трудно дать, так как даже в Японскую войну этот тип уже не удовлетворял всем тогдашним боевым требованиям, а теперь и подавно был устаревшим кораблем. Это особенно резко выделялось, если его сравнить с нашим же крейсером «Рюрик», тогда строившимся в Англии, – один «Рюрик» был сильнее трех «Баянов». Отчего же не было заказано сразу два «Рюрика», а истрачены огромные деньги на ненужные три крейсера. Вот к чему приводило обстоятельство, что тогда не было Морского Генерального штаба, компетентного в вопросах создания морской силы.
Сам по себе «Макаров» был красивым кораблем: с четырьмя высокими прямыми трубами, одной мачтой посередине, между второй и третьей трубами, двумя одноорудийными 8‑дюймовыми башнями
[199]
и двенадцатью 6‑дм. орудиями, установленными в казематах. Нововведением из опыта войны была одна мачта, что на практике оказалось настолько неудобным, что пришлось поставить опять две. Правда, было и еще одно нововведение – во избежание того, чтобы во время боя не загорались деревянные доски, покрывающие верхнюю палубу, она была покрыта особого состава цементом. Этот цемент, правда, не горел, но от стрельбы башенных орудий лопался и отскакивал, так что его все же впоследствии заменили досками.
Когда боевой корабль впервые начинает свою службу в строю, то должен пройти год, а может, и больше, чтобы жизнь на нем окончательно наладилась. В короткий срок этого достигнуть нельзя, так как нужно время, чтобы офицеры и команда освоились со своим новым кораблем и сплавались между собою. «Макаров» же сразу попал в заграничное плавание, да еще в учебный отряд. Нахождение в походах отнимало много времени от налаживания внутренней жизни и приведение корабля в боеспособное состояние. В заграничном плавании, на стоянках, много времени уделялось наведению лоска, что было необходимо. Занятия с гардемаринами отнимали время от занятий с командой.
«Адмирал Макаров» получил свое имя в память нашего самого выдающегося адмирала С.О. Макарова, командовавшего Порт‑Артурской эскадрой и погибшего на броненосце «Петропавловск». Таким образом, наш крейсер был связан с семьей покойного адмирала и, должно быть, поэтому у нас плавал его сын.
Особенным человеком была вдова Степана Осиповича – Капитолина Николаевна. Она была доброй и хорошей женщиной, хотя, несомненно, честолюбивой и отличалась большим остроумием. В Кронштадте, в бытность адмирала главным командиром, про нее ходило много рассказов и анекдотов. Не меньше про нее говорилось затем и в Петербурге, и в эмиграции, где она жила в Париже, Каннах и Ницце.
У меня лично с ней вышел один случай, и мне было очень неприятно, что я как бы поступил с ней недостаточно вежливо. Это было в 1917 г. (до революции). Я стоял в хвосте у билетной кассы на Финляндском вокзале. Передо мной и сзади меня было человек по тридцать. Поэтому приходилось долго ждать. Вдруг ко мне подходит какая‑то дама, подносит к глазам лорнетку и, наводя ее на меня в упор, в тоне, не допускающем отказа, приказывает: «Купите мне билет». Я на нее недоуменно посмотрел и ответил, что я это не могу сделать, так как публика давно стоит в очереди и будет роптать. Она опять навела на меня лорнетку и чрезвычайно недовольно сказала: «Я адмиральша Макарова». Говорила она громко, так что окружающие не могли не слышать разговора. Я прежде никогда адмиральшу не выдел и оттого не подозревал, кто со мною говорит. Но, и узнав, кто она, ей отказал, боясь скандала со стороны публики. Она чрезвычайно рассердилась и ушла.
