Рано утром крейсер вошел в Неапольскую гавань. Предупрежденные по радио портовые власти выслали навстречу буксиры, которые поставили его у пристани. Множество санитарных повозок ожидало нашего прихода, и началась разгрузка раненых.
Представители власти выражали крейсеру самые искренние чувства благодарности. Но, в сущности, мы ведь исполнили только человеческий долг, и разве моряки русского Императорского флота могли отнестись иначе к несчастью другой нации.
У ворот порта стояла огромная волнующаяся толпа народа, которая наблюдала, как грузили раненых. Итальянцы очень экспансивны, и полиции было трудно сдерживать толпу, которая старалась прорвать цепь и ворваться в порт, чтобы подойти к крейсеру и приветствовать экипаж. Когда же в воротах появилась группа гардемарин и наших матросов, то чувства толпы вылились на них. В первый момент нашим людям показалось, что их итальянцы растерзают в порыве своих чувств, но все обошлось благополучно, и только одежда оказалась помятой, когда их поднимали на руки.
В этот день русские моряки оказались героями дня. Все газеты Италии на все лады нас расхваливали, и везде, где мы появлялись, нам устраивали овации.
Командир не хотел задерживаться в Неаполе, чтобы еще успеть принять участие в спасении пострадавших в Мессине. Поэтому, как только погрузка угля была закончена и были приняты перевязочные средства и провизия, мы вышли в море.
Подойдя к Мессине, мы увидели наш отряд, а также наших станционеров в греческих водах – канонерские лодки «Хивинец» и «Кореец»
[214]
. Кроме того, на рейде стояли два английских крейсера и несколько военных кораблей других наций. Впоследствии в заграничной печати стали появляться описания спасения пострадавших жителей Мессины. Причем всегда умалчивалось, что главная роль в спасении принадлежала русским морякам. Но в тот момент было бесспорно, что мы оказали наибольшую помощь.
Крейсер опять вошел в гавань и встал на прежнее место. Других военных кораблей в гавани не было. Немедленно две роты были спущены на берег. А крейсер начал принимать раненых.
Насколько было опасно подходить к берегу, можно судить по случаю со «Славой», которая хотела встать на якорь сравнительно далеко на рейде. Выбрав по карте подходящую глубину, командир, капитан 1‑го ранга Любимов
[215]
, приказал на этом месте отдать якорь. Старший офицер скомандовал: «Из правой бухты вон, отдать якорь». Якорь полетел воду и потянул канат, который начал сучить (т. е. он со страшной быстротой тянулся за якорем). Надо заметить, что корабли становятся только на такой глубине, которая в полтора раза меньше длины каната, вытравленного за борт. Иначе они легко могут быть сорваны с якоря, который удерживается в грунте тяжестью каната. Так было рассчитано и на «Славе». Но оказалось, что глубина по карте совершенно не соответствовала действительной глубине. Канат вытравился до «жвака‑галса» (т. е. до самого конца), стопор не выдержал, и он ушел с якорем на дно. Оказалось, что оно настолько деформировалось после землетрясения, что если в этом месте оказался провал, то в другом могла образоваться мель. Поэтому и входить в гавань было далеко не безопасно
[216]
.
Перед нами были опять развалины Мессины. Большая гостиница «Тринакрия» продолжала гореть. Над нею стояли клубы дыма, но другие пожары прекратились. Набережная в порту представляла оригинальную картину: по ней были рассыпаны груды апельсинов, высыпавшихся из ящиков, приготовленных к отправке за границу. Видимо, за неимением другой пищи местные жители питались ими.
Теперь уже было заметно, что итальянцы приняли кое‑какие меры – имелись санитарные и питательные пункты. Но, в общем, картина была еще непригляднее: валявшиеся во множестве трупы быстро разлагались, с берега несло нестерпимым трупным запахом; появились мародеры, грабившие все, что было ценного под развалинами; было много бешеных собак, питавшихся человеческим мясом.
Нашим командам строго‑настрого запретили брать что‑либо из всюду валявшегося имущества. Никто не имел права взять даже открытку на память. Это было чрезвычайно важно, чтобы потом не стали говорить, что и русские моряки мародерствовали. Соблазн же был очень велик – мы то и дело натыкались на самые разнообразные товары, валявшиеся у разрушенных магазинов. Казалось совершенно безобидным взять какую‑нибудь безделицу на память. Но ни один человек из состава экипажей русских кораблей не взял ничего. Наоборот, наши матросы поймали нескольких грабителей‑итальянцев и передали властям, которые с ними расправлялись весьма круто
[217]
.
