В одиночестве Веселкин скучал и большую часть времени проводил в кают‑компании, внося большое оживление своими шутками и анекдотами. К тому же он любил хорошо поесть и еще больше угощать. Поэтому у нас почти ежедневно стали бывать гости с других кораблей, и сам Михаил Михайлович заботился, чтобы кушанья были изготовлены на славу. Однако бывало, что, назвав гостей и их хорошо угостив, ему вдруг становилось скучно, и он выходил на палубу и заводил беседу с вахтенным начальником. Он любил по утрам, забрав вестового, пойти на рынок и там накупить, что найдется самого лучшего. Затем звался повар и давались инструкции, какой устроить к обеду «закусон» по особым рецептам. Раз после утренней прогулки он появился со спиртовой жаровней, чрезвычайно довольный собой, а вестовой тащил за ним замечательную индюшку. Встретив меня на палубе, Михаил Михайлович сказал: «Вот сейчас зажарю индюшку, пальчики оближешь». Жаровня была установлена на столе в кают‑компании, и началось священнодействие. Действительно, индюшка вышла потрясающей: мясо белое и нежнейшее, корочки хрустели, и золотистый жир так и капал на тарелку. Все «облизывали пальчики», и, к полному удовлетворению Михаила Михайловича, от индюшки остался только остов.
Его любовь к кулинарии отражалась не только на офицерском столе, но и на командном, и щи, сваренные по указаниям командира и приправленные перцем и какими‑то другими специями, выходили такими, что от их «пробы» никто не мог устоять. Когда же сам Веселкин производил «пробу» командных щей, то при этом коку задавались бесчисленные вопросы, свидетельствующие о тонком знании им кулинарных тонкостей.
Кроме того, Веселкин был тонким знатоком церковных служб. Он их знал гораздо лучше многих батюшек, поэтому те его очень побаивались. Нередко бывали случаи, что возмущенный ошибками, Михаил Михайлович тут же перебивал батюшку и указывал на них. Конечно, этого не следовало делать, и он это сознавал, поэтому говорил: «Ну, знаешь, я не мог выдержать, ты, брат, так запутался, что мне стыдно стало».
В довершение благополучия штаб, наконец, исполнил свое обещание и к нам были назначены два офицера. Правда, среди них не было младшего минного офицера, но был артиллерийский офицер – лейтенант С.С. Козловский
[251]
и водолазный офицер – лейтенант Н.Я. Павлинов
[252]
. Поэтому меня совершенно освободили от несения вахтенной службы.
Наступила весна, и нам предстояло идти в шхеры на практику постановок минных заграждений. Но предварительно мы должны были совершить пробный поход в Либаву вместе с «Енисеем» для определения мореходных качеств корабля.
Приятно после зимней стоянки опять оказаться в открытом море. Полной грудью вдохнуть свежий весенний морской воздух. Приятно, стоя на мостике, обозревать ширь горизонта. Эта ширь так близка морякам. Им дороги мощь и гладь морской стихии. Приятно любоваться водной поверхностью, когда валы, пенясь, набегают друг на друга или нежно шумят волны, гонимые слабым ветром или, наконец, когда свежий бриз коснется гладкой поверхности и разольется мелкой рябью.
Поход в Либаву был одним удовольствием. В командире чувствовался моряк; чувствовалось, что он умеет управлять своим кораблем. В старой знакомой Либаве мы простояли всего два дня, но этого было достаточно, чтобы побывать везде, где остались воспоминания прежних лет.
Когда мы вернулись в Гельсингфорс, отряд перешел в шхеры, в Лапвик, недалеко от Гангэ. Здесь мы должны были провести три месяца, упражняясь в постановке мин.
Началась страдная пора для минных офицеров, инженеров и заграждателей. Поставить сорок мин берет каких‑нибудь десять минут, но их выловить и затем приготовить к следующей постановке берет несколько часов.
Вся суть обучения постановкам мин заграждений заключалась в том, чтобы выучить личный состав так их приготовить, чтобы они точно встали на заданной глубине. Это, конечно, дается опытом в регулировке механизмов. Кроме того, мины должны быть поставлены на равные расстояния одна от другой. Это достигается точностью сбрасывания через равные промежутки времени и точностью держания скорости. Такие требования имеют особенно большое значение при боевых постановках: чтобы заграждения, поставленные против глубокосидящих судов, не были бы обнаружены мелкосидящими и чтобы в особых случаях свои суда могли бы по ним ходить, а также чтобы точно были известны места начала и конца линий постановок.
Первое время у нас при каждой постановке были всплывшие или потонувшие мины и были большие колебания от заданной глубины, но постепенно мы достигли большого совершенства.
Чтобы можно было наглядно судить о достигаемых результатах, мы со старшим минным офицером «Енисея», лейтенантом Б.Ю. Аверкиевым
[253]
, стали вычерчивать диаграммы каждой постановки. Это понравилось начальнику отряда и было введено, как правило.
Наш командир недавно женился, и его молодая жена
[254]
всюду следовала за ним. Летом она поселилась в маленьком домике, который нанимала у финского рыбака, и по воскресеньям почти всегда обедала у нас. Командир со свойственной ему жизнерадостностью вносил много оживления в нашу жизнь, которая была довольно монотонной. Но лето стояло чудное, и шхеры были очень красивы. По островам можно было совершать прогулки и купаться. Михаил Михайлович в праздничные дни любил устраивать пикники. Он выбирал где‑нибудь красивые места, и мы, забрав провизию, отправлялись на катерах и очень веселились. Его жена, конечно, всегда была с нами. Недалеко от нас был узкий пролив Барезунд, славившийся своей красотой, и мы часто его посещали.
Командир также любил устраивать рыбные ловли. Ловили мы сетями, но любили глушить рыбу и взрывами. Это было гораздо проще, и можно было быстро наловить большое количество. Но местные рыбаки скоро взмолились, что мы таким способом разгоним рыбу и она уйдет из этих мест.
Когда ловля заканчивалась, то большая часть улова отдавалась команде, а мы варили уху, расположившись на одном из ближайших островов.
Вообще плавание было исключительно приятное – работа спорилась и настроение было отличное. Мы уже совсем отдохнули от зимних невзгод, и только когда наш музыкант и сочинитель, мичман Раленбек, садился за пианино и напевал свои смешные куплеты о плавании с «дядей Костей», начинали вспоминать разные эпизоды прошлого.
Первый период программы плавания закончился в начале июля, и мы пошли на две недели в Гельсингфорс. Это было очень приятно, так как туда могли приехать наши жены. Да и вообще Гельсингфорс в летнее время был веселый и замечательно красивый.
