Книга Мнемозина, или Алиби троеженца, страница 27. Автор книги Игорь Соколов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Мнемозина, или Алиби троеженца»

Cтраница 27

– Конечно, есть, – согласился я, и снова жадно ее поцеловал.

– Не совращай меня, мой змей-искуситель, – засмеялась Мнемозина, кусая меня за ухо, – мой милый, добрый старикашка!

В эту минуту она была похожа на ребенка, которому разрешили есть сладкое, а я на взрослого дядю, который помог этой девочке дорваться до сладкого… Господи, неужели вся наша жизнь заключена в одном только сладком и ослепительном миге!

Нет сомнения, что без сладкого брака не бывает, а вот сладкое без брака существует всегда и везде и в любых притягательных формах.

Это как притягательный глагол «давать», раз тебе дают, то ты и делаешь! Это как притягательный союз «и», соединяющий между собой любые живые создания.

Люди купаются в сладком, захлебываются в нем и безвозвратно тонут, и уже до конца своей жизни они поглощены им, и это легко прочитать по их ослепленным глазам.

Борис встретил нас смущенной улыбкой и раскрытой бутылкой шампанского, которой он уже успел наполнить наши бокалы.

– У меня родился сын, – поднял с улыбкой свой бокал Борис и я увидел, как из уголков его глаз неслышно скатываются слезы.

Мы тоже с Мнемозиной подняли свои бокалы и чокнулись. Господи, у него уже трое внуков, а теперь еще это крошечное дитя, и о чем думает этот старый хрен?! О чем?! О чем?! – О чем и я! Я что ли не старый, я, что ли не хрен?!

– Вы плачете, – изумилась Мнемозина.

– Да, от радости, – кивнул головой Борис.

Когда-то Борис презирал плачущих мужиков, считая это проявлением человеческой слабости, а вот теперь плакал сам.

Когда-то помню в юности, я сам плакал из-за одной ветреной девчонки, и даже ходил бросаться под поезд, но вовремя остановился, слишком многое вспомнив, и сидел на холме возле железной дороги, где с нею целовался, и плакал, а мимолетные слезы так же журчали в моих глазах, они таяли, превращались в невидимую дымку, высыхали быстро на ветру и снова появлялись!

Я еще тогда почувствовал, что слезы, выделяемые чувствами похожи на драгоценные алмазы, и далеко не всякому дано почувствовать их красоту, их вытекающую из человеческой глубины необходимость…

И почему в некотором обывательском сознании они воспринимаются не иначе как проявление нашей душевной слабости, и хотя чувства действительно ослабевают наш рассудок, я все же думаю, что слезы лишь подчеркивают остроту человеческих переживаний, и поэтому я воспринимаю их не иначе как отсвет глубочайшей вины человека перед Богом, как перед собою и всем дорогим ему сущим… существительным… существом.

– Ты о чем задумался?! – спросила меня Мнемозина.

– О нашем будущем ребенке, – вздохнул я, взяв ее за руку.

– Оставайтесь у меня ночевать, – предложил Борис.

– Хорошо, мы останемся, – согласилась Мнемозина, словно угадывая мои мысли.

Я даже не помню обстановки комнаты, в которой мы спали. Мнемозина прижалась ко мне как маленький воробышек, и быстро уснула, а я еще долго не спал, глядя на отсвет ночных фонарей, на свет одиноких окон, и на мерцание звезд, и думал о своем…

С годами человек чаще задумывается о Смерти, и очень легко проваливается в Вечность.

Кто я такой, песчинка в бесконечном Океане, завтра меня уже не будет, а будут другие также упоенно и нежно копошиться друг в друге и размножаться… Свет такой далекий, как сама фантазия, сотканная из тысячи протянувшихся в даль веков… Свет, отчаянно бьющийся в глаза своей сокровенной явью, почему ты стал для меня олицетворение этой юной прекрасной женщины, существа из несбыточных снов?!…

А что будет с нами завтра, и будем ли мы с ней?… А, завтра встав поутру и никем невидимые, мы с Мнемозиной опять соединились. Ее юное белое тело играло мышцами как солнечными бликами, оно ослепляло меня и звало внутрь, и я тонул в ней, в ее сладком ослепительном лоне… Она мычала от удовольствия как нежная коровка. Я сосал ее сосок как младенец, которого она еще носила внутри.

С благоговейной осторожностью я проникал внутрь и от одного только ощущения ее влажной глубины изливал в нее семя, а потом прижимался щекой к ее уже округлившемуся животу, и чувствовал биение пульса нашей крошки, нашей таинственной планеты, которая как сказка должна возникнуть от соединения наших безумных тел…

– Пососи меня еще, – попросила дрожащим шепотом Мнемозина, и я опять приник к ее соскам.

Я вдыхал аромат ее упругих грудей, и никак не мог надышаться.

Волшебство ее юной плоти сводило меня с ума, а все, кто сходит с ума из-за любви, легко про все позабывают и легче живут, и даже очень легко умирают…

И может именно в это мгновение я вдруг пришел к мысли, что страх Смерти пробирающий мое стареющее тело улетучивается и превращается в воздух, когда мне отдает себя вечно живая Мнемозина…

Жизнь Жизней, спрятанная в ней… Ее волшебные сосочки… Моя осуществленная мечта…

Глава 12. Брак как невыгодная сделка

Нехитрое дело – управлять женщиной, если она тебя боится. Мнемозина действительно меня боялась.

В своем воображении я, конечно, рисовал какую-то возвышенную любовь, но вся любовь Мнемозины ко мне была лишь выражением ее сексуальной неудовлетворенности или потребности, весьма характерной для ее юного возраста. Интересно, сколько раз мужчина должен обладать женщиной, чтобы она, наконец, научилась плясать под его дудку?!

Думаю, что земной жизни на это не хватит!

Осознавала ли Мнемозина, что, выходя за меня замуж, совершает (для себя) крайне невыгодную сделку?!

Думаю, что осознавала! И все же ее тоже можно было понять, ведь на весах существования с одной стороны располагалось наказание с возможным тюремным заключением и потерей ею всех семейных денег, а с другой жизнь со мной, пусть и пожилым, но все еще очень сексуальным и востребованным человеком.

Может поэтому, у Мнемозины иногда бывали нервные срывы, когда она никого не стыдясь, могла оскорбить меня и даже ударить!

Она поняла, что я не продаюсь и не покупаюсь, и это очень сильно злило ее, но больше всего ее выводили из себя родители, которые умоляли порвать со мной.

О, если б они только знали, как этого хочет их собственная дочь, и что ей мешает, возможно, тогда бы они не стали изо дня в день ломать эту гнусную комедию.

Правда, постепенно Леонид Осипович с Елизаветой Петровной начали побаиваться меня, им вдруг взбрело в голову, что я колдун и обладаю какой-то чудодейственной силой, которая и притягивает их дочь ко мне.

Они даже как-то раз, проболталась Мнемозина, ездили к какому-то магу-кудеснику, который взял с них приличную сумму денег, и пообещал в ближайшее время навести на меня порчу.

Однако время проходило, а порча белого мага и кудесника на меня нисколько не действовала, и даже наоборот, после всего этого у Леонида Осиповича развился сильный гайморит, а у Елизаветы Петровны ужасный геморрой, и теперь Леонид Осипович не мог нормально дышать, говорил в нос, а дышал ртом, а Елизавета Петровна с трудом садилась на заднее место, и боялась пошевелиться, ибо стоило ей лишь раз нечаянно пошевелиться в сидячем положении, как тут же мгновенная боль раздирала ей всю задницу, и она плакала и кричала, нисколько не стесняясь нашего присутствия.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация