Утром я проснулся с Верой в постели.
– Ты, знаешь, я, кажется, знаю, как решить нашу проблему! – радостно обняла меня Вера.
– Ну и как?! – зевнул я, пытаясь припомнить вчерашний день.
– Я буду твоей второй женой! – засмеялась она, счастливая найденным решением.
– И ты хочешь сказать, что вы с Мнемозиной и со мной будете жить одной семьей?! – удивился я.
– А почему бы и нет?! Я только поговорю с ней, и она сразу меня поймет!
– Да, ну, вот еще глупости, – я пулей выскочил из постели, испугавшись замысла Веры, – нет, ты не должна этого делать, у нас и без того с Мнемозиной проблемы!
– Я помогу решить все ваши проблемы! – Вера поднялась с кровати как принцесса, гордо вскинув свою головку с распущенными волосами.
– А почему ты меня не спросишь, хочу я этого или нет?! – я пытался закричать, но вместо крика мой голос сорвался на неприятный хрип.
– Вот видишь, ты даже не умеешь злиться, – засмеялась Вера, и, подбежав ко мне, снова обняла меня.
В этот момент дверь в коридоре открылась, и я услышал шаги Мнемозины, и тут же выскочил к ней.
– Наконец-то, ты приехала, – я радостно обнял смущенную моим внезапным порывом Мнемозину, а сам осторожно развернувшись к ней на 180°, стал отчаянно подмигивать Вере, выглядывавшей из двери нашей спальни, чтобы она уходила оттуда и одевалась, но Вера в ответ демонстративно размахивала лифчиком, и строила гнусные рожицы, которые мне вовсе не казались смешными.
– Я так скучал без тебя, – говорил я, захлебываясь от волнения, – я думал о тебе, и чем больше думал, тем больше страдал.
В этот момент Вера бросила в меня лифчиком, и он точно спикировал на мою густую седую шевелюру.
– Что это?! – удивилась Мнемозина, увидев на моей голове розовый лифчик Веры.
– Кажется, это трагедия, – прошептал я.
– А мне кажется, комедия! – засмеялась за спиной Мнемозины Вера.
– Значит, ты мне изменил? – оглянулась Мнемозина на обнаженную Веру.
– Я тебе все объясню! Ты только не нервничай, – вздохнул я.
– А чего объяснять, когда и так все ясно! – осмысленно стала двигаться вокруг меня Мнемозина, разглядывая с ног до головы, как какой-нибудь музейный экспонат.
– Ты только не нервничай! Тебе нельзя нервничать, – забеспокоился я.
– А кто тебе сказал, что я нервничаю?! – Мнемозина действительно радовалась моей измене как редкостному подарку.
Ее круглый как мячик живот колыхался, она беззвучно смеялась.
Я же испытывал странное ощущение, какой-то внутренний зуд, отчего все тело чесалось, и совершенное исступление, готовое вот-вот разразиться безумным воплем, скакало в моей голове.
– Мнемозина, пойдем, поговорим, – раскрыла с улыбкой дверь спальни Вера.
– Обязательно поговорим, – лукаво подмигнула мне Мнемозина, и ушла за Верой в спальню.
Дверь за ними захлопнулась, и я остался один в коридоре. Я с тоской поглядел на сумки, которые привезла с собой Мнемозина, и готов был тут же разреветься. Я так запутался в своей жизни, что мое, и удовольствие, и страдание слились в одну чудовищную смесь, являя собой тоскливую пустоту моего безвольного разума.
Получалось так, что все, что я хотел и чем обладал в этой жизни, было против меня.
– За удовольствие надо платить! – со смехом выглянула из спальни Мнемозина и снова скрылась за дверью.
Я еще немного постоял в нерешительности посреди коридора, а потом подошел к двери спальни и приложился к ней ухом, но ничего не услышал. По-видимому, они шептались так тихо, что вся их речь была скрыта шепотами занавесок, разговаривающих с ветром через раскрытое окно. Я еще постоял возле двери, а потом не выдержал и открыл ее. Моему изумленному взору предстали в кровати две улыбающиеся из-под одеяла головки.
– Ну, что, наш драгоценный муж, – засмеялась звонко Мнемозина, – иди к нам, к своим прекрасным женам!
– Вы так быстро все уже решили?! – опешил я.
– Лучше решить все сразу, чем потом зря нервничать, – хихикнула Вера.
– Ну, раз, так, тогда ладно, – вздохнул я и лег в кровать со стороны Мнемозины.
– Ты иди в середину, – нежно обняв меня, шепнула Мнемозина.
Я осторожно перевалился через ее большой живот и оказался в середине, и они обе, как по команде, обняли меня с двух сторон.
Странное, однако, ощущение, когда тебя любят две молодые и беременные от тебя женщины, а ты и страдаешь, и радуешься, неожиданно чувствуя себя на незнакомой планете, только что открытой тобой, и только что, совершая на ней свой первый шаг.
«Кажется, совсем нелегкую жизнь мы затеваем», – подумал я, с нежной осторожностью проникая в Мнемозину, в то время как Вера с безумным восторгом наслаждалась сладким зрелищем нашего гламурного соития.
Постепенно мое напряжение спало, ибо я вдруг почувствовал, что Вера с Мнемозиной, как ни странно, очень близки друг другу, и по духу, и по возрасту, а главное по тому внутреннему ощущению, которое они из себя постоянно излучают.
Они получали от меня одинаковое наслаждение, и нисколько не ревновали меня, что, возможно, объяснялось еще тем, что они уже давно знали друг друга, и обе изрядно натерпелись от своего супруга и хозяина, который по их словам любил их стегать специальной кожаной плеткой. Мнемозина даже сохранила эту плетку для себя на память о первом замужестве.
Притворство же Мнемозины, связанное с симуляцией ее психического заболевания очень легко объяснялось давлением со стороны ее родителей, которые хотели, во что бы то ни стало разбить наш брак из-за существенной разницы в возрасте.
И все же надо иметь огромное терпение, чтобы научиться понимать внутренний мир даже близкой тебе женщины.
И чем моложе женщина, тем кажется больше разница, существующая между нами, хоть я сумел справиться с этим, просто я перестал придавать серьезное значение своей жизни, я сумел довериться воле молодых, беременных от меня женщин.
И еще я успел быстро привыкнуть к тому, что называется двоеженством. Теперь единственной помехой для нас были родители Мнемозины, которые навещали нас каждую неделю. Их присутствие утомляло всех, даже Мнемозину.
Они нисколько не стыдились вспоминать, как вместе с Мнемозиной прикидывались сумасшедшими. Леонид Осипович даже вслух порой сокрушался по поводу их разоблачения мной, в то время как Мнемозина, наоборот, радовалась этому разоблачению. К тому же если верить ей, она давно уже заметила, как мы с Верой увлеченно запираемся вдвоем в чулане. И с этих пор в ней проснулось ко мне неожиданно страстное чувство.
Это чувство еще усиливалось ощущением нашего общего ребенка в ее матке, который все более настойчиво колотился в стенки ее живота, уже, как будто заранее требуя к себе внимания и заботы.
