Однако зачем ты разжигаешь во мне глухую обиду и желание послать тебя к чертовой бабушке?!
Неужели, ты, Мнемозинка, не чуешь, как я тяжело страдаю?! Но нет, Мнемозинка хитра и коварна, как всякая согрешившая женщина! Ночью она неожиданно, абсолютно голая забирается ко мне под одеяло, хотя мы спим на разных кроватях, и с таким ужасным стоном присасывается к моему несчастному телу, ну, точно, пиявка какая, и не сразу, а только спустя какой-то час я ее еле-еле оттаскиваю от себя за волосы, а потом как ребенка уношу ее на другую постель, и тут же бегу в душ и долго-долго отмываю себя от грязных поцелуев, обмазываюсь весь противомикробным кремом, тихо крадучись ложусь в свою постель, а потом всю ночь с тревожным страхом прислушиваюсь к ее сонному дыханию, уж как бы она снова не вскочила и снова не присосалась ко мне. Конечно, как я могу одобрять ее поцелуи, если они лишают человека не только его целомудрия, но и всего здоровья!
Боже, Мнемозинка должна навсегда забыть свою гнусную привычку, засовывать свой грязный язык в мой ротик! Это она не иначе у какого-нибудь француза научилась! И потом, из-за насморка мне и так дышать очень трудно, и вообще я против всякого грязного разврата, против микробов и болезней!
Почему мы просто не можем поиграть в теннис или съездить еще на какой-нибудь курорт?! Отдохнуть?! Почти каждый день я напоминаю Мнемозинке, что я не просто ее муж, а, прежде всего духовный наставник, друг, товарищ и брат, и потом, говорю я ей, ведь в этих похотливых столкновеньях нет ничего человеческого!
Одно животное безумье! Мнемозинка меня внимательно слушает, но при этом так сладострастно улыбается, зараза, будто спит и видит уже во мне свою очередную жертву, что я тут же теряю нить разговора, то есть я все напрочь забываю, и о чем только что думал и так сильно страдал.
Не знаю, но мне почему-то кажется, что я ее совершенно напрасно стесняюсь, особенно, когда она при мне раздевается. В эти минуты я просто готов провалиться сквозь землю, глаза в пол, ноги дрожат, а эта развратница запросто подходит ко мне и смеется, и, обняв меня, отнимает мои ладони от глаз, на, мол, гляди, какая я красивая и делает, черт знает что!
Я ей говорю: «Мнемозинка, ну, прекрати, иначе я даже не знаю, что я сделаю!»
– С кем, с собой или со мной?! – смеется Мнемозинка.
– Не знаю и все тут, – еще сильнее обиделся я и убежал от нее на часок.
Лишь после того, как я принял от нервов таблеток, натерся мазью Кацунюка, и закрылся от нее, и нырнул в горячую ванну с успокоительными травками лаванды и валерьяны, я еще кое-как смог прийти в себя! А чтобы получше успокоить себя, я беру с собой еще «Сексологию» Шапкина.
Шапкин мне очень нравится, хотя далеко не со всем я согласен, что написал этот великий сексуальный публицист
Например, Шапкин утверждает, что Секс – это стремление всего живого обессмертить себя через продолжение рода! От этого, мол, и все животные сношаются, и люди заодно с ними! Ну, животные-то ладно, а вот люди, простите, уже давно противозачаточные средства изобрели!
Так что никаким бессмертием тут и не пахнет! Одно только безобразное удовольствие, одна лишь похоть да разжигание никчемных страстишек.
Мнемозинка часто спорит со мной из-за этого, она говорит, что раз хочется, и раз этого требует сама наша Природа, то и сопротивляться бесполезно.
Однако, я не устаю доказывать ей, что сопротивляться можно и нужно, иначе все мы потеряем свою человеческую породу, а уж без этой породы как без необходимого документа нас в рай никто не пропустит! Мнемозинка еще больше смеется.
Бедная моя распутница, неужели тебя никак нельзя образумить?! Неужели ты днем и ночью будешь меня соблазнять, пока я и сам с тобой не согрешу, и весь с тобой не перепачкаюсь? И все же я терплю и молчу, изо всех сил терплю, чтобы чуть-чуть уменьшить свои страдания, а иногда я все-таки глажу твое голое тело, Мнемозинка, ручками в тонких резиновых перчаточках, пропитанных антимикробной мазью, и с ужасом чувствую, как ты вся содрогаешься от похоти, дрянная девчонка!
Ну, подумай о Боге, о том самом Боге, который прощает всех нас, в особенности тебя, грязнуля ты этакая, хотя бы за то, что у тебя есть такой прекрасный и духовный муж как я, муж чистый и безгрешный как незамутненная родниковая водичка, как доверчивый наивный ребенок, который заранее ощущает всеобщее бессмертие и всех к нему понемногу подготавливает, как и тебя!
– Мнемозинка, пойдем-ка поиграем в теннис, – предлагаю я снова развлечься.
– Катись ты в жопу со своим теннисом! – неожиданно дерзко отзывается Мнемозинка, и я ее, честное слово, начинаю бояться.
Из дневника невинного садиста Германа Сепова: Осторожность (опасение, страх и т. д.):
Мнемозинка обладает ужасающе сокровенной глубиной, а поэтому я с ней очень осторожен… Я боюсь ее, ибо знаю, как она настойчиво добивается от меня сексуальных действий. Она манит, притягивает меня всеми правдами и неправдами… В конце концов, она снова и снова истекает своими безумными ароматами как любое половозрелое растеньице…
Она обвивает меня своими стеблями-ручками, сует мне в ротик свой препротивный язык– тычинку, а еще она страшно желает меня, она готова пойти на меня войною, готова обольстить, соблазнить, в общем и целом, она готова украсть мою драгоценную чистоту, но у нее все-равно ничего не получится, ибо мой страх, моя осторожность помогают мне уклониться от ее ненасытных чар.
Очень боюсь застать Мнемозину врасплох – голой, однажды застал, так сразу упал в обморок, может, потому что она вскрикнула, а может, потому что вдруг понял, что в таком виде ей легче меня изнасиловать?!
С тех пор боюсь ее, остерегаюсь, хожу вокруг нее и кувыркаюсь! А когда мы с Мнемозинкой находимся слишком близко друг от друга, то я начинаю бояться ее запаха, поскольку в ее запахе постоянно выделяется гнусный секрет ее половой страсти, ужасного желания потрахаться!
И как мне бедному от такого наваждения избавиться! Вопросы, вопросы, и так, и сяк все крутишь носом, сам изгибаешься вопросом!
Предполагаю со страхом, что рано или поздно она все же попытается сделать меня субъектом очередной любовной вакханалии, но сейчас она напоминает взнузданную мною лошадь. Она хочет бежать, но я рву изо всех сил удила, и она, покорная мне, склоняется, подчиняясь вся моей воле, раба моей беспрекословной чистоты, с которой надо соблюдать лишь осторожность…
Ибо в ней всегда будет находиться ее дикая и страшная необузданность… Необузданность и характера, и половой мечты…
Глава 3. Блаженная радость садиста
Дома, в Москве, Мнемозинка возобновила свои сексуальные атаки на меня. Обычно под покровом темноты она с маниакальной настойчивостью залезает ко мне под одеяльце и с необыкновенной агрессивностью хватается за мое интимное местечко.
– Мнемозинка, ну, я ведь спать хочу, – шепчу я, весь, содрогаясь от страха и волнения, – о, Боже мой, Мнемозинка, что ты делаешь?!
