Глава 30. Идея Платона о продолжении своего рода как о воплощении своего бессмертия
Все-таки безумно-похотливые взгляды аборигенов, бросаемые на моих жен с этой дурацкой шапкой-корзиной денег на нашем столе никак не выходили у меня из головы, и может поэтому я с Капой, Верой и Мнемозиной провел такую горячую и сумасшедшую ночь. Тропический воздух Австралии действовал на нас как наркотик.
Все тело изнутри взрывалось такой потрясающей жаждой, что хотелось ужасно пить и всасывать в себя их мягкие теплые и нежные губы, их соски, их округлости. Опьяняться их запахом, их стоном, их ослепленным от проникновения сознанием, их всей расслабленной от моего прикосновения сущностью.
Хотелось вечно питаться их сказочным естесством, исчезая в них не только всей своей плотью, но и всей своей жизнью! Ночь за ночью проходила как в волшебном сне.
Я проникал в их тайну и наслаждался ей.
Одна лишь Капа уже с огромным животом лишь пылко прикасалась к моему телу губами и тут же перебиралась на другую постель. Беременность сделала ее очень сонливым и беззащитным существом.
Думаю, что многие туристы, включая нашего гида – Анжелику Ивановну, догадывались о необычайности наших отношений. По паспорту только я и Мнемозина были супругами, в связи с чем, нам и дали номер на двоих.
А днем в него заходили и Вера, и Капа, и Нонна Львовна со Скрипишиным, в маленькой гостинице никак нельзя было скрыть того факта, что Капа и Вера оставались ночевать у нас с Мнемозиной.
Наши дочки тоже спали в нашем номере на одной кроватке. Очень часто во время кормления Вера с Мнемозиной менялись местами, и тогда Мнемозина кормила Лолочку, а Вера ее дочку Нонночку.
Таким образом, они пытались закрепить в сознании детей мысль, что мама у них не одна. Капа с тихим обожанием глядела, как они кормят детей, и ласково поглаживала свой живот, где тоже жила еще одна дочка. Полет на комфортабельном самолете к скале Айерс-Рок, находящейся в Большой песчаной пустыне, оказался очень тяжелым для нашей семьи.
Дети всю дорогу кричали и плакали, а Мнемозина с Верой никак не могли их успокоить.
– Не знаю, кто разрешил вам поехать с такими маленькими детьми, – сердилась Анжелика Ивановна, – и как вас только пропустила таможня?!
Остальные туристы только с молчаливой тоской взирали на нас, думая, когда же успокоятся наши детки, но детки и не думали успокаиваться, пока их мамы не начали кормить их грудью, и тут Анжелика Ивановна впервые за все время заметила, что Мнемозина с Верой поменялись местами.
– Вы, что кормите не своих детей, – удивилась Анжелика Ивановна.
– Почему не своих?! Своих! Просто нам так интересней, – усмехнулась Мнемозина, приковав к себе внимание всей тургруппы.
Вскоре показалась скала Айерс-Рок, она лежала как большой гигантский зверь посреди пустыни и вся отливала безумно красным цветом.
– Вы видите гору Айерс-Рок, – заговорила в микрофон Анжелика Ивановна, – этот крупнейший монолит образовался еще в докембрийский период. Она возвышается над пустыней на 350 метров, ее окружность достигает 8 километров.
– Так это гора или скала?! – занервничал Скрипишин.
– Одни ее называют скалой, другие горой, – недовольно отозвалась Анжелика Ивановна.
– Наверное, надо все-таки как-то определиться, – не унимался Скрипишин.
– Успокойся, дурачок, – толкнула его в бок Нонна Львовна, и Скрипишин замолчал.
По его потному красному лицу было заметно, что он все-таки где-то умудрился выпить.
– Да уж, горбатого только могила исправит, – подумал я.
– Ой, мамочки! – схватилась руками за живот Капа.
– Она рожает! – тут же подбежала к ней Нонна Львовна.
– Это черт знает что такое! – занервничала Анжелика Ивановна. – Одни с грудными детьми едут, другие рожают прямо в самолете!
– Чем ругаться, лучше попросите у летчика одеяло и воды, желательно кипяченой, – прикрикнула на нее Нонна Львовна, уже помогающая вместе со мной Капе подняться и пройти в хвостовую часть самолета.
– Нет, ну, что это за фигня такая! Мы что, по милости этой дуры будем назад в Канберру возвращаться? – громко выразил свое недовольство бритоголовый толстяк с массивной золотой цепью на шее.
У меня было огромное желание заехать ему в морду, но я в это время думал только о Капеи о своей рождающейся малышке. Мы прошли в хвостовую часть самолета, где располагалось что-то вроде небольшого грузового отсека.
Нонна Львовна сорвала с одного сиденья белый чехол и постелила Капе на пол. Мы с Нонной Львовной помогли Капе раздеться и лечь на чехол.
– Мне страшно и больно! – заплакала Капа.
– Не бойся, все будет хорошо, – сказала Нонна Львовна, и неожиданно вытащила из сумки небольшую резиновую грушу с бутылкой минеральной воды, и, набрав в грушу воды, сделала Капе клизму.
– Мне стыдно, – смутилась Капа, но снова вскрикнула, схватившись руками за живот, и тут же у нее из лона потекла вода, а вслед за ней показалась головка нашей дочки. Нонна Львовна осторожно схватилась за головку и потянула ее на себя. Малышка вылезала медленно, как будто боялась появляться на этот свет.
Сзади нас, затаив дыхание, стояли Вера с Мнемозиной, а Скрипишин с двумя нашими дочками сидел возле грузового отсека и никого не впускал.
– Тужься, посильнее тужься! – кричала Нонна Львовна и Капа тужилась, временами вскрикивая и быстро затихая, а Нонна Львовна в это время тянула ребенка за головку на себя.
Когда появилось переднее плечико, Нонна Львовна приподняла головку ребенка чуть-чуть кверху, и дала тем самым возможность появиться заднему плечику.
Когда на ее руках оказалась вся девочка, она сразу же отсосала с помощью груши слизь и околоплодные воды из ее носика и ротика. Потом вытащила из сумочки нож, смочила его спиртом и обрезала пуповину.
– Она жива, – всхлипнула Капа.
– Жива, еще как жива! – обрадовалась Нонна Львовна, показывая ей девочку.
Мнемозина протянула ей чистую пеленку, и Нонна Львовна обмотала ее пеленкой, а потом я снял пиджак, и мы завернули ее в мой пиджак.
Вот так моя третья дочка родилась в воздухе, неподалеку от скалы Айерс-Рок, которая постоянно меняет свой цвет и является чудом природы, и таким образом одно чудо природы притянуло к себе другое, и дало вместе с нами жизнь нашей дочери – Елене.
У нас была мысль дать ей имя Айерс-Рок по названию скалы, у которой она родилась, но, подумав о том, какие наша девочка потом будет испытывать неудобства из-за своего имени, мы быстро раздумали. Знавал я одну старушку. Она работала в нашей больнице санитаркой.
Это была очень несчастная и одинокая женщина, и звали ее, как сейчас помню, Драздраперма! – что в несокращенной форме означает: «Да здравствует первое мая!»
