– А какую молитву-то шептать?! – крикнул Эскин и проснулся.
Все тело продолжало ужасно болеть и биться в лихорадке. Он еле-еле поднялся с травяной подстилки, и от слабости его даже закачало, и так покачиваясь из стороны в сторону, он вышел из пещеры и побрел в левую сторону.
Тропический ливень уже кончился и с больших листьев падали капли. Эскин шел, упрямо продираясь сквозь заросли густого леса, ничему не веря, что он видел во сне, но словно исполняя чью-то высшую волю.
Он очень быстро увидел небольшое озерцо, окруженное разноцветными камнями и золотистым песком, из которого вниз к морю стекал полноводный ручей. Эскин прямо в одежде окунулся в озерцо три раза и машинально прошептал: Прости меня, Боже!
Он вышел из воды уже здоровым и исцелившимся, но даже не удивился этому. Потом он зачерпнул горсть воды и выпил, а когда потрогал рукой золотистый песок на берегу, то убедился, что это самое настоящее золото.
Эскин грустно усмехнулся, это золото здесь не имело никакой цены. Яркое солнце позвало его вниз, к морю. Он очень долго загорал и купался в море, пока не увидел вертолет. Вертолет очень быстро снижался к нему.
Эскин радостно замахал рукой и заорал: Я здесь! Я здесь!
Вертолет сел рядом с ним на песчаный берег и оттуда к нему выбежали его улыбающиеся жены – Алла и Лулу, следом за ними – оробевший дядя Абрам, крепко держащая его за руку Рита, потом робко поглядывающий на всех Амулетов, и все такой же пьяный, неунывающий Яков Юшкин.
– Вот мы и встретились! – обнялся со своими женами Эскин, заплакав от счастья.
Он только сейчас заметил отсутствие живота у Лулу.
– И кто родился?! – спросил он, задетый за живое.
– Девочка, совсем беленькая, – улыбнулась Лулу, – она там в вертолете.
– И как же вам разрешили лететь?!
– Это все мой отец, – радостно шепнула Алла.
– Я думал, что здесь умру, я так сильно болел, – признался Эскин.
– А по тебе видно, ты такой худой, – пожалела его Алла.
– Ну, здравствуй, сынок, – подошел к ним дядя Абрам, и, дождавшись, когда женщины отпустят его, обнял Эскина.
– Выходит, теперь ты мой спаситель, – прошептал Эскин.
– И спаситель, и погубитель, – усмехнулся дядя Абрам, и рассказал ему историю о том, как они с Ритой напугали Якова Юшкина, и как улетели с этого острова, и как потом вместо Гонконга по ошибке приземлились в Китае, где их продержали около месяца, пока им не помог Иван Иваныч, тесть Эскина.
– Ну, и история, – рассмеялся Эскин.
– Ага, – согласился дядя Абрам, – для самого узкого круга из самых последних дураков!
– Ну, здравствуй, – протянул ему руку Амулетов.
– А как у тебя дела?! – спросил его Эскин.
– Соня уговорила пустить к нам Глеба Собакина, и теперь мы живем втроем, – шепнул, покраснев Амулетов.
– О Боже, как же все это знакомо, – улыбнулся сочувственно Эскин, – тому, кто единожды побывал в женском лоне, уже из него никогда не выбраться!
– А ты философ, мать твою! – восхитился Яков Юшкин, протягивая ему свою руку.
– Ну, а ты как?! – спросил его Эскин.
– Все летаю по вашей божьей милости, – прослезился от счастья Яков Юшкин, которому его профессия заменяла и женщину, и мать родную.
– Что вам сказать, мои дорогие, – расплакался Эскин, опять обнимая Лулу с Аллой и обращаясь ко всем сразу, – я, между прочим, разговаривал во сне с Богом, и он мне сказал, что вы за мной прилетите, и я буду жить долго и счастливо! Так что, друзья, можно сказать, что жизнь наша – это божественная программа, в которой все люди – это бегущие навстречу друг другу цели, которые поражают друг друга любовью, и оставляют после себя еще великое множество бегущих в Вечность целей!
Все так удивленно взглянули на него, что Эскин громко рассмеялся сквозь слезы:
– Не бойтесь! Я не сошел с ума, а если и сошел, то только от любви к вам, мои дорогие! Спасители мои!
– Да, ладно, чего уж там, – дядя Абрам смущенно улыбаясь, опять обнял Эскина, а глаза у всех добрые-добрые, и такой свет излучают…
А вокруг них их жены, их друзья, и все любят друг друга, и просят друг у друга прощения, а в белой дымке над островом летают разноцветные попугаи, и кажется, что в этот миг вся земля сошла с ума, и что весь мир на глазах неожиданно превратился в сказку, из которой никто не хотел возвращаться обратно, в реальный и жестокий мир…
– Спасение, оно же и прощение, – прошептал Эскин и заплакал…
