– Лучше повеситься, – шмыгнув носом, простонал дядя Абрам. «И зачем я только с ней связался», – думал он, хотя от мыслей только пухла голова.
Когда его выписывали из больницы, продюсер того самого телеканала, который снимал про них передачу, подарил им шестикомнатную квартиру в Москве, в одном из самых престижных районов.
Дядя Абрам въехал в нее с огромной радостью. Бедный, он еще совсем не подозревал, что вся квартира напичкана скрытыми видеокамерами, и что их жизнь как реалити-шоу все еще продолжается.
Продюсер подписал контракт с Ритой на продление съемки, за что собственно говоря, они и получили эту чудненькую квартирку.
Рита сама очень просила продюсера не посвящать дядю Абрама в их дела.
– Иначе он совсем свихнется, – говорила она.
– Да уж, надо думать, – согласился с нею продюсер.
Сам он в это время по монитору наблюдал недавно сделанные записи, как дядя Абрам объедается бутербродами в больничном буфете, а затем со скоростью метеора возвращается в больничную палату, и там целиком съедает весь обед, в потом зовет медсестру и требует добавки; а съев добавку, снова бежит в буфет.
Глава 24. Куча неприятностей, или Как провалиться сквозь землю
Последнее время с Эскиным творилось что-то невообразимое.
Сначала он увидел на одном из центральных каналов своего пропавшего отца, объясняющегося в любви какой-то намалеванной вульгарной девице с кривым носом.
Конечно, самого отца он не видел, но он прекрасно слышал его голос, видел его руку, высовывающуюся из-под двери с золотым перстнем, со змеей глотающей свой хвост на безымянном пальце, а потом он уже увидел титры с его именем и фамилией внизу – бегущей строкой.
Сидевшая рядом Соня то ли смеялась, то ли плакала. Девица, которой отец признавался в любви, постоянно двигала замок-молнию на своей блузке, открывая глазам зрителей свои обнаженные плоские груди с какими-то странными татуировками, с изображение цифры 333 на левой груди и бабочки на правой.
Из уст телеведущего Эскин узнал, что его отец пытается установить мировой рекорд по продолжительности объяснения в любви своей любимой девушке, на которой он собирается жениться, чтобы попасть в книгу рекордов Гиннеса, причем данное объяснение снимается в режиме реального времени, то есть его отец попал в реалити-шоу.
Потом Эскину позвонила мать и спросила, видел ли он, как отец опозорил их семью, а когда Эскин сказал, что видел, тут же заявила, что она завтра же выходит замуж за своего ученика, потому что она его выпустила в этом году, и потому, что он влюблен в нее, как она узнала, с первого класса.
Попытка Эскина уговорить мать не совершать такой глупости не удалась.
Как объяснила мать Эскину, родители ее ученика оказались очень прогрессивными людьми, а поэтому с пониманием отнеслись к их решению вступить в брак, а чтобы не терять время, свадьбу они решили сыграть пока без росписи.
Мать еще что-то долго говорила по телефону, но Эскин ее не слышал, он был просто оглушен творящимися безобразиями.
– Ну, у тебя и предки! – усмехнулась Соня, с жалостью поглядывая на Эскина.
В тот же самый вечер, когда Эскин пытался снять стресс путем распития с Соней бутылки французского коньяка, ему позвонили из детективного агентства, с которым он заключил контракт на розыск отца, и сообщили о том, что они нашли его в гостиничном комплексе «Лужники», и чтобы он, Эскин срочно к ним приехал и расплатился за работу, оговоренную контрактом.
Тогда Эскин заспорил с ними, утверждая, что они, как и он сам, видели отца в одно и то же время по телевизору, отчего сама необходимость его розыска отпала.
В ответ они назвали Эскина каким-то нехорошим словом и пообещали ему кучу неприятностей.
От таких пожеланий у Эскина пробежал мороз по коже, и поэтому они с Соней продолжили свое тоскливое празднество по случаю его увеличивающегося стресса.
Однако, через каких-то пять минут, после разговора с сотрудником детективного агентства, Эскину позвонил Зэбка и вкрадчивым шепотом сообщил, что мужу его жены каким-то неведомым для науки образом, удалось сбежать из их психиатрического заведения.
Когда Эскин случайно озвучил речь Зэбки, Соня немым укором припечатала Эскина к стенке.
– Да, это речь о Глебе, – попытался оправдаться он.
– Ты просто лживая скотина! – обиделась Соня и больше с ним не разговаривала, а сама убежала рыдать в соседнюю комнату. Эскин в отчаянье пил коньяк лошадиными дозами, пока ему не позвонил Иван Иванович Секин.
– Должен сообщить тебе неприятную новость, – сказал он.
– Валяй! – напряженно вглядываясь в мрачное небо, заполненное до отказа тучами, вздохнул Эскин.
– Тебя отчислили из Академии, дружище! Так что жди теперь повестки из военкомата! Призыв уже начался!
Эскин выронил телефон и расплакался. Ему показалось, что весь мир сговорился против него и теперь эта куча неприятностей будет расти как снежный ком.
– К черту! К черту все! – заговорил сам с собой Эскин. – К черту людей! К черту весь мир!
Он мгновенным рывком открыл дверь спальни и быстро раздел, все еще плачущую Соню, а затем с невероятным удовольствием погрузил в нее свой уд.
Соня вначале плакала, а потом вся затряслась и задышала, остервенело вгрызаясь в тело Эскина!
Она уже, как и сам Эскин, была вся во власти безумных ощущений.
– Милый, как же ты все это хорошо сделал, – обняла его Соня.
Прошел уже час, а уд Эскина продолжал оставаться в Соне.
Он нежно пульсировал, как и ее лоно, вызывая волну новых приятных ощущений. Эскин желал ее еще и еще.
Он как будто хотел полностью зарыться в нее, чтобы не чувствовать проклятий этого непредсказуемого мира.
– Эскин, я тебя люблю! – призналась Соня.
– Я тоже, дорогая, – расплакался Эскин, – если бы не ты, то я бы давно уже повесился!
– Ну, прям-таки и повесился, – усмехнулась Соня, – так я тебе и поверила!
– Да, повесился, – заорал Эскин и опять с той же безумной яростью стал шевелить своим удом ее притихшее лоно.
– Ты просто зверь, Эскин, – простонала Соня, кусая его за ухо.
– Угу! – Эскин весь излился в нее, а где-то за тучами в окошке выглянула луна.
«К добру это или не к добру», – подумал Эскин, и тут кто-то вдруг забарабанил к ним в дверь с такой частотой, как-будто отбивал чечетку на барабане.
– Это Амулетов, – прошептал Эскин.
– Я знаю, – прошептала Соня, прижимаясь своей мокрой щекой к его щеке.
– Я позвоню Зэбке, – прошептал Эскин.
– Звони, – неожиданно одобрила его решение Соня.
