– Засунь свои деньги себе в задницу, а меня больше не тревожь, если не хочешь оказаться в одной палате с мужьями своей гребанной жены! – огрызнулся Зэбка и отключился. Эскин молча сел у дерева на траву и заплакал. Неожиданно зазвонил телефон и он услышал голос матери.
– Лева, ты не знаешь, где отец?!
– Нет, – Эскин вяло откликнулся.
Он уже не хотел ни с кем говорить.
– Он обещал мне три дня назад приехать, чтобы оформить развод, но его почему-то нет!
– Ну, а я-то здесь причем?! – закричал Эскин. – Он с какой-то там дурой в телешоу в любви объясняется сутками, ты назло ему выходишь замуж за собственного ученика, а я вам что, нянька, что ли?!
– Какой же ты, хам, – заплакала мать и отключилась.
– Вот, если бы я мог так ото всех разом отключиться! – Эскин порылся у себя в карманах и нашел нож.
И все же, резать вены как Глебу ему не хотелось.
Он еще раз взглянул на сумрачное небо, с тоской сплюнул и пошел домой. Соня продолжала валяться на кровати голой. Неожиданно ему пришла в голову мысль, что для некоторых людей время останавливается или идет так медленно, что они даже не ощущают его таинственного хода.
– Эскин! – резко окликнула его Соня, повернувшись к нему злым лицом.
– Что?! – съежился Эскин.
– Мне только что звонил Глеб из психушки!
– И что?! – Эскин напряженно вглядывался в ее расширенные зрачки.
– О, Боже, какое же ты животное, Эскин! – заплакала она.
– А кто ему дал телефон?! – Эскин почувствовал, как вся его голова наливается кровью.
– Разве это имеет какое-то значение?!
– Ну, да! Конечно! – он переминался с ноги на ногу, он не знал, что делать и поэтому заплакал.
Соня плакала громче, и ее было жалко, но она была сумасшедшей, и это Эскин тоже понимал.
Во всех ее поступках отсутствовала логика, и только одной ей он благодарен за весь абсурд своего существования.
– Ты не забыла, что ты мать моего будущего ребенка?!
– Нет, не забыла, – она снова повернула к нему свое злое лицо.
– И ты никак не можешь понять моего поступка?!
– Нет, не могу! – она рыдала, как будто у нее кто-то умер.
– А тебе не жалко нашего ребенка?! – у Эскина скатилась из одного глаза слеза.
– Жалко, только что это меняет?!
– Ничего! – ответил Эскин. Он не знал, как объяснить Соне, что он ее любит и жертвует ради нее всем, даже своей честью.
– Я бы не хотела жить с тобой дальше, – она еле выговорила эту фразу.
– Что же мы будем делать?! – Эскин присел к ней на кровать и обхватил голову руками.
– У меня нет выбора, Эскин, ты мне совсем не оставил выбора! – ее лицо искаженное глупой злобой, как же оно было искренно и наивно, наверное, так дети обижаются на взрослых за непонимание их детского мирка.
– Я устал, Соня, я хочу спать! – Эскин лег на кровать в одежде.
– Неужели тебе ни капельки не стыдно? – изумилась Соня.
– Животные знают, что они недостойны называться людьми! – напомнил ей Эскин ее же фразу.
Она ошарашено замолчала, она забыла, что недавно сама говорила эту фразу, и теперь ей казалось, что Эскин залез к ней в самую глубину ее души, и теперь читает все ее чувства и мысли.
– Ты, ты, ты… – Соня попыталась найти подходящее слово и не смогла.
– Хватит спорить, – оборвал ее Эскин, – ты заблудилась в своих чувствах, но я в этом не виноват! Мне надоело ходить за твоим помешательством и все время пытаться излечить его!
Я не врач и не алхимик! И если я согласился ради тебя побыть денек-другой сумасшедшим, то только ради любви к тебе!
Ты первая моя женщина, ты лишила меня невинности и уговорила жить с твоим мужем, потом уговорила избавиться от него!
Потом нашла какого-то детектива и тоже уговорила избавиться, отправить в психушку.
Потом ты встретила мужа и решила его вернуть!
Я думаю, что у тебя не все в порядке с головой, если ты так часто меняешь свои чувства и настроения! Наконец, мне просто трудно с тобой жить!
– Животные знают, что они недостойны называться людьми! – Соня повторила свою фразу и поцеловала его, и Эскин сразу же все забыл.
Он опять любил до безумия эту женщину и готов был ради нее на все!
Глава 28. Бананы поднимают настроенье
Четвертые сутки дядя Абрам с Ритой играли в карты, которые совсем случайно оказались в ее сумочке.
Дядя Абрам предложил Рите этого психа-продюсера взять измором.
Ну, какому идиоту захочется несколько суток подряд смотреть их игру, хотя Рита своей блатной речью и ужимками все же вносила в их игру какой-то едва уловимый шарм.
– Рита, не улыбайся, – насупился дядя Абрам.
– Ни х*ра себе, мне что, плакать, что ли?! – возмутилась Рита.
Ее полная грудь с цифрами «333» опять обнажилась из-за расстегнувшейся пуговицы халата.
– И застегнись, – посоветовал ей дядя Абрам.
– Щас, разбежалась, – Рита закурила свой «Беломор», а дядя Абрам опять закашлялся. Он никак не мог выносить ее крепкие папиросы. Кстати, этот псих учел все их привычки и снабдил квартиру всем необходимым.
Первое время дядя Абрам с Ритой пытались орать, но поняли, что это бесполезно. Скорее всего, что и сверху, и снизу квартиры были тоже выкуплены, или в них никто не жил.
– Слушай, а почему у тебя такой кастратский голос? – спросила Рита.
– Как, кастратский?! – возмутился дядя Абрам. – Да это я голос сорвал! Мы же с тобой целые сутки орали!
– Играем в дурака, и сами дураки! – засмеялась Рита.
– А этот идиот, наверное, опять всю ночь будет мучиться?! —улыбнулся дядя Абрам.
– Ага! – согласилась Рита. Его идея заниматься сексом только ночью, при выключенном свете и под одеялом пришлась ей по вкусу.
Теперь они могли валять какого угодно дурака, лишь бы этот ненормальный киношник устал таращить на них свои глаза и на их бессмысленное существование.
То, что он уже больше двух дней с ними не разговаривал, вселяло какую-то надежду, хотя одновременно и вызывало разные подозрения, сомнения и страхи.
Вместе с тем, эта абсурдная жизнь вдвоем их очень сблизила. И если раньше дядя Абрам считал Риту слабоумной, то теперь относился к ней как к ребенку, он даже и разговаривал с ней как с ребенком.
Рите нравилось ощущать с его стороны и нежную опеку, и строгое внимание.
Ее пьющие родители лишили ее не только детства, но и своей родительской любви, может, именно поэтому она попыталась найти в дяде Абраме не только своего мужа, любовника, но и отца.
