– Однако Шизо, это еще не совсем голодание, – заметил дядя Абрам.
– Ну, конечно, пайку черного хлеба дают, – согласилась Рита.
– Ну, что ж, давай, поголодаем, – согласился дядя Абрам.
Они набрали несколько пластиковых пакетов воды и опять скрылись в своем шалаше.
– Поль Брэгг советует во время голодания двигаться, а не отдыхать, – вспомнил дядя Абрам.
– Вот мы и будем заниматься сексом, – улыбнулась Рита, стаскивая с себя халат.
Чувство голода только усилило их взаимную притяженность и они быстро забылись в клубке своих чувственных тел.
– О, Господи, ведь ты же беременная, как же ты будешь голодать, – прошептал в отчаянье дядя Абрам, – тебе нельзя голодать!
– Да, я что-то об этом и не подумала, – кивнула головой Рита. Несмотря на свою легкомысленную натуру, она уже ощутила груз ответственности за своего будущего ребенка.
– Придется разобрать шалаш, – с сожалением вздохнул дядя Абрам.
– Делать нечего! – Рита стала унылой и безвольной, как впрочем, и он сам.
Они сдались очень быстро, и эта быстрота, с которой они сдались на милость невидимому маньяку – продюсеру, вызывала у них одинаковое чувство позора, как будто сдавшись на милость ему, они сразу сделались его рабами.
Продюсер до этого хищно наблюдавший за ними, не только развеселился, но и почувствовал себя их полновластным хозяином.
– Теперь вы мои рабы, – весьма самодовольно изрек он, – и будете делать все, что я захочу!
– И секс?! – истошно завопила Рита.
– И секс тоже!
– Вы не человек, – сказал дядя Абрам, прижимая к себе Риту. Они все еще оставались в шалаше, и продюсер мог пока только слышать их голоса.
– Не волнуйтесь! Завтра на вас снизойдет дух святой или очень прекрасное настроение! – захохотал продюсер, и тут же его хохот исчез.
– Наверное, опять что-то замышляет, – прошептала Рита.
– Ты права, – с сочувствием поглядел на нее дядя Абрам.
– Мне западло быть шестеркой, – повысила свой голос Рита.
– Но ты же загубишь ребенка! – заволновался дядя Абрам, но Рита тут же улыбнулась, приложив палец к губам и подмигнув ему.
– Ладно, я согласен, будем голодать, – улыбнулся дядя Абрам, – вода, в чистом виде тоже полезный продукт. Поль Брэгг ее назвал врачом природы.
– Молодец! – похвалила его Рита.
Дядя Абрам приложил свое ухо к ее животу и тихо заплакал, он уже слушал как их ребенок возится в ее утробе, а еще он думал, что их игра всего лишь жалкая уловка, которая ни к чему не приведет.
Весь следующий день они опять провели в шалаше.
Рита опять смеялась и чувствовала себя на удивление бодро.
Она так же, как и вчера, говорила, что ей западло быть шестеркой, а если ребенок погибнет, то это будет на совести продюсера.
Продюсер молчал, и это еще больше усугубляло общую картину их мучительного ожидания, и не менее мучительного голода.
– Эй, ты, тварь безмозглая! Если мой ребенок погибнет, то я подожгу всю твою блядскую квартиру! У меня зажигалка есть! – крикнула Рита, и тут же на них с потолка обрушились мощные потоки воды.
Они сорвали с их жалкого шалаша измазанные зеленкой простыни и даже порушили их мебель. Дядя Абрам с Ритой насквозь мокрые выскочили из шалаша.
– Я открываю вам дверь! – крикнул продюсер. Они кинулись к входной двери, но раскрыв ее, они очутились в большой зале, странно напоминающей интерьер средневекового замка.
Помимо мечей и рыцарских доспехов, висевших на стенах, и у камина, украшенного головой льва сверху, в котором горел огонь, их внимание привлек здоровенный дубовый стол, растянувшийся во всю длину залы, и заставленный множеством всевозможных яств.
Там стояло в хрустальных графинах какое-то легкое вино золотистого и ярко-красного цвета, на больших серебряных чашах разместились виноградные гроздья с плодами манго и авокадо, а на тарелках лежали запеченные в печке туши поросят и гусей.
Они увидели, что в этой зале есть и другая раскрытая дверь, но чувство голода настолько было велико, что они сели за стол на старинные дубовые кресла и стали с жадностью поедать все, что попадалось им под руку.
Когда дядя Абрам с Ритой наелись, они кинулись в другую комнату, которая представляла собой огромный бассейн, выложенный розовым мрамором, по другую сторону которого располагалась другая дверь.
– Я не умею плавать! – заплакала Рита.
– Ничего страшного! – улыбнулся дядя Абрам и раздевшись нырнул в бассейн.
Бассейн был настолько глубоким, что дядя Абрам с головой ушел на дно. Тогда он вылез из бассейна и снова оделся.
– Ничего страшного, – опять в задумчивости повторил он свою фразу. Когда они вернулись в средневековую залу, дядя Абрам очень внимательно рассмотрел всю мебель, но все было таким громоздким, что даже не проходило через дверь.
Тогда они с Ритой вернулись в старую квартиру и взяли оттуда диван, когда они донесли этот диван до бассейна, Рита заругалась матом.
У края бассейна с их стороны плавала надувная резиновая лодка голубого цвета с двумя сиденьями и веслами. Они сели в нее и переплыли бассейн.
Вхождение в новую комнату очень шокировало их. Абсолютно все, и стены, и потолок представляли из себя огромный коллаж из цветных фотографий их обнаженных и совокупляющихся друг с другом тел.
– Однако как ужасно выглядит все это со стороны, – вздохнул дядя Абрам.
– Ништяк! – улыбнулась Рита. – В смысле прекрасно! Х*ровато только то, что на тебя все время кто-то исподтишка пялится!
Больше всего их изумила фотография, где они в последний раз совокуплялись в шалаше.
Это фото произвело на них сильный парализующий эффект. Они, молча, несколько минут стояли возле этой фотографии, пока дядя Абрам не закашлялся от возмущения.
– Сучара! – цыкнула языком Рита.
– Кто?! – покраснел дядя Абрам.
– Да, этот маньяк!
– Конечно, сучара, – согласился он с Ритой. Неожиданно картинка их совокупления превратилась в живое голографическое изображение.
Голографический дядя Абрам над Ритой пыхтел как паровоз. Настоящий дядя Абрам имел даже возможность прикоснуться к его мокрой спине.
– Просто мистика какая-то! – с испугом воскликнул он.
– Не мистика, а просто х*истика на грани фантастики! – усмехнулась с пониманием Рита.
Учащенное дыхание голографической Риты уже нисколько не смущало ее, как и сам акт, воспроизведенный перед ними до мельчайших подробностей.
Вдруг живого дядю Абрама потянуло к живой Рите.
Свой пример был для них более чем заразителен.
