В одном из номеров она посвятила Аппелю Гольцу статью, назвав ее «Необычные опыты Аппеля Гольца». Что писалось в этой статье, я уже подробно не помню, хотя, нет, помню! – Мартынов с ироничной улыбкой поглядел на спящих Секина, Эскина и Лулу, и пошел в спальню продолжать свои сексуально-оккультные опыты.
Глава 36. Человеческое лицо, проглядывающее сквозь животное обличье
– Денег ему девать некуда, вот он с жиру и бесится! – сплюнула на рыцарские доспехи Рита.
В той самой комнате, где был создан коллаж из их фотографий, и где возникали как живые тени их голографические двойники,
Рите вдруг захотелось курить, и они попытались вернуться назад в старую квартиру, но дверь, ведущая в нее из средневековой залы была закрыта на замок.
Им стало понятно, что продюсер осознал свою оплошность и больше никогда не даст им ни сигарет с папиросами, ни огня.
Мокрый диван, который они вынесли из старой квартиры стоял в средневековой зале как уродливая гримаса свихнувшегося продюсера.
– Может, перейдем в следующую комнату, – предложил дядя Абрам.
– Он только этого и ждет, – зло сощурила свои заплаканные глаза Рита. – Мы ведь его подопытные кролики, вот он и будет нас манить своей морковкой!
– Наверное, ты права, – вздохнул дядя Абрам, надевая на себя шлем средневекового рыцаря.
– Жратвы здесь еще много, давай здесь и останемся! – предложила Рита и дядя Абрам в знак согласия мотнул головой и шлем слетел у него с головы на каменный пол, украшенный цветной мозаикой.
Шлем тут же раскололся на мелкие кусочки, и дядя Абрам с Ритой увидели, что он был сделан из пластика.
– Он с нами в игрушки решил поиграть! – усмехнулся дядя Абрам, хватаясь рукой за испеченного поросенка.
– А ты разве только сейчас догадался, что у него детство в жопе гуляет! – засмеялась Рита.
– Я протестую! – заорал сверху, с высокого потолка голос продюсера. – Это оскорбление!
– А ты, братец, в суд обращайся! Ей как бывшей зечке еще срок намотают! – пошутил сквозь зубы дядя Абрам, уже проглатывая в себя ухо поросенка.
Продюсер не ответил, видно, он опять находился в своих странных раздумьях.
– Молодец! Здорово ты его отшил! – похвалила дядю Абрама Рита.
– А с сумасшедшими, с любой точки зрения нельзя быть серьезными, – проглатывая поросячий хвостик, сказал дядя Абрам. Рита тоже взяла себе в руки запеченного гуся и стала жадно кушать.
– Когда нервы шалят, всегда хочется жрать! – пожаловалась она.
– Ты, знаешь, я понял, что мы для него не рабы, – задумался дядя Абрам, – мы для него просто домашние животные, причем самые холеные животные, которые рождены, чтоб скрашивать его досуг!
– Ну, ты, б*я, и напридумывал! – хихикнула Рита, выплевывая на каменный пол косточку.
– Честно говоря, мне уже хочется срать! – признался дядя Абрам.
– Мне тоже!
– А где мы это сделаем?! – зачесал свою бороду дядя Абрам.
– Прямо здесь! – засмеялась Рита.
– А почему бы и нет, – улыбнулся он, мы же для него животные, вот и будем вести себя по животному! – с этими словами дядя Абрам снял с себя штаны, и присел посреди средневековой залы, рядом с камином, Рита примостилась тоже.
– Вы с ума сошли! – истошно завопил продюсер.
– А вы к психиатру обратитесь, может он вам чем-нибудь поможет, – злорадно усмехнулся дядя Абрам.
– Эх, Ритка, а ж*пу-то вытереть и нечем! – посетовал дядя Абрам.
– А ты рукой! А потом вином ее обмоешь! – посоветовала она.
– Зачем вино изводить, у нас же бассейн есть!
– И то верно! Однако когда они с грязными руками подошли к бассейну, тот был пуст, образовав своей пустотой глубокую квадратную яму глубиной в три метра.
– Вот сучара! – заревела Рита.
– Не плачь! Побереги ребенка! – дядя Абрам сбегал за вином, и они над пустым бассейном обмыли грязные руки.
Запах собственного дерьма сильно угнетал их внутреннее сознание, а стоять возле бассейна они устали.
Совсем уже обессилевшие они прилегли на сырой диван, отчего их одежда сразу же сделалась влажной, и еще у них возникло ощущение, что они пропитались собственным дерьмом.
– У меня уже крыша едет! – жалобно всхлипнула Рита.
– Ничего! Она обратно заедет! Я это чувствую! – и дядя Абрам привлек к себе Риту.
Он обнажил ее полные соски и нежно принялся их сосать.
– Я твой теленочек, а ты моя мамка, – прошептал он.
– Спасибо! – ответила умиротворенным шепотом Рита.
Почему-то в эту минуту на ум дяде Абраму пришла «умозрительная Каббала».
Ведь она – Каббала исходила из идеи сокровенного, неизреченного Божества, которое будучи выше всякого определения, как ограничения, может быть названо только Ен-соф, то есть нечто Непостижимое.
Чтобы дать в себе место конечному существованию, Ен-соф должен сам себя ограничить.
Отсюда «тайна стягиваний», так называются в Каббале эти самоограничения и самоопределения Абсолютного, дающие в нем место всем мирам.
Эти самоограничения не изменяют Неизреченного в нем самом, но дают ему возможность проявляться. Первоначальное основание для этого проявления есть то пустое место, которое образуется внутри Абсолютного от его самоограничения или стягивания.
Благодаря этой пустоте, бесконечный свет Ен-софа получает возможность лучеиспускания – эманации, а сам свет не есть чувственный, а умопостигаемый, отчего его лучи приобретают – создают первоначальную форму бытия – это «тридцать два пути премудрости», именно 10 цифр или сфер и 22 буквы еврейского алфавита, из которой каждой соответствует свое имя Бога.
Продюсер, если знает Каббалу, захотел уподобиться если не Божеству, то вечному Абсолютному, чтобы найти внутри себя бесконечный свет Ен-софа.
Однако все его стягивания и ограничения направлены не на себя, а на них, отчего он блуждает во тьме как слепец, не имеющий собственной сущности и никак не могущий ее в себе найти.
Дед дяди Абрама – Иосиф был цадиком и мог любого еврея привести в чувство радостного волнения. Уж он бы, наверное, смог спасти грешную душу продюсера и стать посредником между ним и Богом!
Еще дяде Абраму подумалось, что он в отличие от деда Иосифа человек уже совсем другой эпохи, в которой любой смертный будет постоянно заблуждаться как относительно других, так и себя!
Это раньше для хасида брак был таинством, светом, дыханием и «любовью к семени своему», а сейчас даже из хасидов истинных не осталось.
Продюсер вызывал в нем сочувствие.
Дядя Абрам жалел его, хотя и чувствовал изуверскую попытку этого существа превратить их в послушных животных, а самому превратиться в Абсолютное, чтобы управлять их чувствами и проявляться в их сознании безумными страстями.
