Они уже были лишены дневного света, ощущения хоть какого-то живого пространства за окном, а поэтому заснули по привычке, даже не осознавая что это, день или ночь.
Когда они проснулись, они неосознанно зашли в комнату с бассейном и увидели, что он опять заполнен водой, а у края опять плавает надувная резиновая лодка с веслами.
– Он хочет, чтобы мы шли дальше, – сказал дядя Абрам.
– А я говорю, что мы должны оставаться здесь! – крикнула Рита.
– Но было бы интересно увидеть, что там дальше, – вздохнул дядя Абрам.
– Замолчи! – попросила Рита, ее зубы стучали не от страха, а от холода.
В зале становилось все холоднее, как будто продюсер этим искусственным холодом подталкивал их идти дальше по этим комнатам как по лабиринтам своего больного сознания. Они молча выпили вино и поели фруктов.
Огонь горящий в камине был искусственным и поэтому не выделял никакого тепла. Возможно, он тоже был голографическим изображением.
Запах собственного дерьма, искусственный огонь, как и само освещение, нарастающий холод, абсолютно все звало их туда, в неведомый мир, созданный руками и воображением больного продюсера.
– Я бы все-таки пошел, – нарушил молчание дядя Абрам.
– Ну, что ж, поплыли, – согласилась Рита. Они выплыли на лодке на середину бассейна, когда вдруг погас свет, и они погрузились в полный мрак.
– Гаденыш, б*я! – жалобно всхлипнула Рита, пытаясь прижаться к дяде Абраму.
– Подожди! – остановил ее рыдания дядя Абрам. – Может эта тьма наступила и не по его воле. В любых городах бывают перебои с электричеством! Рита перестала плакать.
– Расскажи тогда что-нибудь! – попросила она.
И тогда дядя Абрам рассказал ей библейскую историю Лота, о том, как две дочери соблазнили своего отца Лота, чтобы восстановить племя, и как от них пошли две ветви еврейского народа – моавитяне – от сына Моава, которого родила старшая дочь и аммонитяне, от сына Бен-Амми, которого родила младшая дочь.
Рассказ дяди Абрама очень потряс Риту.
Даже не взирая на окружающую их темноту, она весьма громко проявляла свое удивление, перемешанное изрядной долей сомнения.
– Ну, как так можно напоить мужика вином, чтобы он не знал и не чувствовал, кого трахает!
– Это библейская история! – вздохнул дядя Абрам. – Она донесена до нас веками и тысячелетиями!
– Ну и хреновину же ты городишь! – засмеялась она. – Наверняка у них все было по согласию, просто, чтобы облагородить образ своего отца, они сделали вид, что сами его соблазнили!
– А вы что скажете?! – обратился к невидимому продюсеру дядя Абрам.
– Ничего я вам не скажу! – почему-то с обидой в голосе ответил продюсер.
– Эй, ты, бл*дь теле-шоу, включай свет! – крикнула Рита.
И тут же включился свет, хотя вслед за этим продюсер сердито сказал: А что нельзя было сказать, чтоб вышло как-нибудь поприличнее!
– С тобой по-другому нельзя, заштатная морда! – огрызнулась Рита, и вспыхнул свет.
– Гляди-ка, а у него тоже нервишки шалят! – рассмеялся дядя Абрам.
После его слов опять включился свет, и дядя Абрам с Ритой с молчаливой улыбкой поглядели друг другу в глаза.
Как бы не пытался продюсер обрядить их в животное обличие, сквозь него все равно проглядывало человеческое лицо.
Глава 37. Бог простит! Бог всех у нас прощает!
В каком-то странном полузабытьи Эскин обладает Лулу, и даже не чувствует рядом присутствия Ивана Ивановича Секина. Лулу крепко обнимает Эскина и упрямо вводит его туда, в свое лоно, к своей одинокой душе.
Неожиданно Эскин чувствует огромное возбуждение, как будто сатанинский огонь заполняет все его нутро и через чресла выходит наружу.
Легкой нежной рукой Лулу обвивает его шею, и ее губы волшебным цветком соединяются с губами Эскина, и он пьет их небесный сок, их волшебный нектар совокупляющегося бессмертия.
В это мгновенье Эскин как будто просто исчезает, превращаясь вместе с Лулу, в головокружительный сон…
Лулу стонет, и Секин просыпается.
Его голова, лежащая на столе, на тарелке между двух соленых огурцов, видит в сумраке на полу две шевелящиеся фигуры, и он понимает, что это Эскин и Лулу, что они соединяются, несмотря на его полусонное присутствие.
Потом он слышит чьи-то шаги и, повернув голову в другую сторону, видит одним глазом через наполовину раскрытую дверь как красивая голая женщина входит в ванную.
По телу Секина пробегает что-то похожее на ток.
Голая женщина удивительно красива, и в то же время она совершенно лысая и бородатая, отчего весь вид ее являет какой-то мучительный атавизм.
Он тихо встает и так же тихо входит в ванную. Лысая бородачка смотрит на него и хочет что-то сказать, но Секин прикладывает палец к губам и закрывает дверь ванной на щеколду, а потом молча раздевается.
Через мгновение она с улыбкой поворачивается к нему спиной и склоняется над ванной. Секин входит в нее и мгновенно как кролик изливает в нее свое семя.
Она оборачивается к нему злым лицом, и, открыв дверь ванной, молча убегает. Секин плачет.
Он чувствует себя униженным этой случайной связью.
Поддавшись голосу своей внутренней печали, он набирает ванну горячей воды, ложится в нее и уже собирается взять в руку бритву со стеклянной полочки, чтобы вскрыть себе вены, но в ванную входит другая обворожительная женщина, с золотисто-пшеничными волосами.
Она тоже в одежде Евы.
Поймав изумленный взгляд Секина, она прикладывает свой палец к губам, как недавно это делал он, и ему становится смешно, и он беззвучно смеется, но она не обращает на это внимания.
Она закрывает дверь и садится к нему в ванну, а потом ловко раскинув ноги вводит его в себя, и Секин мгновенно воспламеняется. Его безумный порыв вот-вот должен перерасти в мгновенное излияние, но она так сильно прикусывает ему нижнюю губу, что Секин мысленно приостанавливает движение своей плоти, и буквально через какое-то мгновение поддается медленному и осмысленному такту, ее сосредоточенному на глубоком придыхании движению.
И только когда она тихо-тихо вздыхает преувеличенно глубоко, Секин изливается в нее, и чтобы не закричать, сильно сжимает зубами ее нежную шею, оставляя багровый засос. Их уста символически сливаются, и вскоре Секин опять воспламеняется к ней неистовой страстью.
Между ними возникает какой-то волшебный контакт.
Они так ярко ощущают себя, что никак не могут остановиться. Кто-то стучит в дверь в ванной, но они продолжают свое неповторимое соединение, они чувствуют только друг друга, а весь остальной мир для них исчез – растаял, как розовая дымка.
