– А вы ничего не слышали про «телепсихию»? – спросил его продюсер.
– Вы имеете в виду внушение или гипноз на расстоянии?! – с усмешкой переспросил его дядя Абрам.
– Да, именно так! – зааплодировал в микрофон продюсер.
– И вы хотите мне сказать, что это вы внушили мне мысль о Рите?! – спросил дядя Абрам, уже испытывая в душе непонятную тревогу.
– Совершенно верно! Я подверг вас собственной магнетизации, и кажется, сумел вас сделать орудием своих идей! – захохотал продюсер.
– Значит, вы нас хотите сделать не просто рабами, а еще и психическими рабами? – догадался дядя Абрам.
– Вы прекрасно угадываете мысли, – похвалил его продюсер.
– Молодец! – порадовалась за дядю Абрама наивная Рита.
– Ну, допустим, вы ставите над нами всякие опыты и проводите свою «телепсихию», но зачем тогда устраивать для нас какой-то экстрим?! – дядя Абрам очень долго вынашивал в себе этот вопрос, прежде чем его задать.
– Видите ли, – стыдливо пробормотал продюсер, – благодаря созданию демонической обстановки, я очень легко вами управляю, в том числе и внушаю вам свои мысли на расстоянии!
– А у вас все в порядке с головой?! – неожиданно дядя Абрам почувствовал догадку.
– Не совсем, – честно признался продюсер, – одно время я лежал в «Кащенко», но хорошие люди помогли освободиться оттуда! И потом вы совершенно зря называете себя рабами, вы герои, благодаря которым, я, находясь вместе с вами вне времени и пространства, смогу угадывать будущее, или знать, что происходит на далеком расстоянии.
– Так значит, секс вас не интересует?! – спросила Рита.
– Ну, почему же, очень даже интересует, – хихикнул продюсер, – благодаря сексу я изучаю ваше восприятие сферою деятельности внешних чувств: зрения, слуха, осязания, обоняния, вкуса и еще одного чувства, которое мною пока не раскрыто!
– И когда он заткнется, – прошептала дяде Абраму Рита на ухо.
– Разумеется, что при конкретных обстоятельствах я не смогу испытать, что испытываете вы, хотя речь идет не столько о познании сексуальных ощущений, сколько… – и тут его голос исчез.
– Придурок, – шепнула Рита, – и наверняка, импотент!
– А ты откуда знаешь?! – спросил дядя Абрам, чувствуя, что Рита права.
– А то я не знаю этих моральных онанистов, – усмехнулась Рита, – только и делают, что подглядывают за всеми!
– Я протестую! – завопил продюсер.
Рита весело поглядела на дядю Абрама и улыбнулась, приложив палец к губам.
Продюсер еще долго вопил, требуя от них принести ему свои извинения, но они молчали как рыбы. В конце концов он уже совсем охрип и плакал, как ребенок.
– Все-таки хорошо, что ты есть у меня, – обнял дядя Абрам Риту, душевно улыбаясь. Он уже не верил ни в какую «телепсихию, а прочтение одной его мысли продюсером посчитал чистым совпадением, какие часто бывают у людей, очень долго наблюдающих за другими.
– Скажите, что я сейчас думаю?! – неожиданно спросил дядя Абрам продюсера.
– Вы сейчас жалеете меня, – всхлипнул продюсер.
– А вот и нет! – обрадовано шепнул дядя Абрам, – вы для меня совсем не существуете, вы слишком малочеловечны, чтобы для меня существовать!
– Ну, что ж, – вздохнул продюсер, – темнота иногда бывает хорошим доказательством света!
После его слов дядя Абрам с Ритой погрузились в темноту. Они уже на ощупь вылезли из бассейна и также на ощупь добрались до кровати.
– Будем спать! – сказал дядя Абрам Рите, залезая с ней под одеяло.
– Кажется, мы его сегодня здорово обозлили! – шепнула Рита.
– А он хотел, чтоб мы его по головке гладили!
– Да х*р его знает, чего он от нас хотел, – зевнула Рита и быстро уснула, уткнувшись в плечо дяди Абрама.
Глава 47. Когда два человека в одинаковом дерьме
«Жизнь – очень нездоровая штука, если почти всякий, кто рождается – умирает», – думал Эскин.
Все-таки одного из всех живущих на земле, Иисуса Христа, он не мог причислить к умершим, поскольку тот воскрес, хотя и в его воскресении для Эскина существовала одна нерешенная проблема.
Если Иисус Христос воскрес, то почему тогда он не остался на земле как живое доказательство своего воскрешения?
Возможно, какой-нибудь мудрый теолог и смог бы ответить на этот вопрос, но только не Эскин.
Впрочем, сейчас его мучила только одна загадка: что случилось с отцом.
Уже третьи сутки они жили втроем: он, Лулу и Алла.
Символичность цифры «3» весьма радовала Эскина, хотя сами женщины не очень. Около двух часов они сражались между собой за обладание его телом, пока не победила Алла.
Теперь всю ночь Алла не слезала с него, а бедной Лулу оставалось совсем немного предрассветного времени, чтобы жадно приникнуть к уже измученному Аллой Эскину.
Конечно, Лулу очень умело возбуждала Эскина, но не всегда он проникал в нее, отдавая все свои силы Алле, и теперь, в силу уязвимости своей души, Эскин чувствовал себя виноватым перед Лулу.
Ведь они обе, и Алла, и Лулу предлагали ему вначале самому решить, в какой последовательности они будут напслаждаться любовью.
Однако Эскин решил, что они сами должны принять какое-то решение, боясь обидеть как Аллу, так и Лулу, после чего разгорелось самое настоящее сражение, которое происходило в квартире Эскина, куда он решил вернуться в надежде, что отец сюда вернется или даст о себе знать.
Конечно, Эскин втайне надеялся, что победит Лулу, поскольку он знал ее необузданный дикий нрав, а потом он к ней все же привык, и не раз ощущал с ней необыкновеннейший оргазм, но все же победила Алла, которая, как оказалось, в совершенстве владела всеми приемами самбо и каратэ; хотя это не помешало ей получить от Лулу синяк под глазом и несколько ссадин и царапин на подбородке, и на шее.
О, Боже, с каким безумнейшим порывом она впервые легла вместе с Эскиным в постель.
И сразу же приняв сидячее положение амазонки-наездницы, весьма ловко довела Эскина до первого оргазма, хотя для нее это было первое в жизни совокупление, и немного ее крови осталось как символ утраченного ею девства на белоснежной простыне.
Вслед за этим последовал второй, третий и четвертый оргазм. Казалось, своей ненасытностью она пыталась исчерпать Эскина до самого дна, поэтому в первое утро с Лулу, после ночи с Аллой, у Эскина ничего не получилось.
– Ты ее любить, меня нет, – плакала Лулу, в то время как умиротворенная Эскиным Алла спала сном невинного младенца.
«Жизнь – штука несправедливая, – думал Эскин, – никто в ней никогда никого не побеждает и не остается до конца удовлетворенным!» Между тем, они часто звонили на Лубянку Леониду Марковичу, пытаясь узнать, как обстоят дела с Эрикой Львовной.
