Однако давайте лучше займемся подсчетом благоприятной сменой влияний.
За двадцатичетырехминутный цикл чередования активности планет происходит в самой безумной последовательности – Сатурн, Луна плюс Меркурий, Солнце плюс Марс.
Кстати, на астральном языке это называется таттва вайю, то есть период совместного влияния Луны и Меркурия.
И еще, мальчики, может, еще водочки выпьете, а то уже кончилась, – поглядела она на пустой графин, – а что, я еще бы с вами вместе посидела, выпила и расслабилась! Давайте врежем еще за взаимодействие Солнца и Луны как мужского и женского начала?! И вообще за астральный анализ!
– Кочегарова, ты опять за старое?! – окликнул ее метрдотель и она тут же убежала, скрывшись за стойкой.
– Она с вами пила?! О планетах рассказывала?! – спросил их метрдотель.
– Да, вроде бы нет, – пожалел ее Эскин.
– Такая чертовка, – улыбнулся метрдотель, – пока про свои планеты кому-нибудь не расскажет, не посидит, не выпьет – ни за что не успокоится!
– А почему же вы ее держите?! – удивился Амулетов.
– Так она готовит очень хорошо!
– Так она, выходит, не официантка, – удивился Эскин.
– Нет, она повар, это я официант, – сказал метрдотель, который им не был, и Амулетов с Эскиным громко рассмеялись.
– А ты хоть слышал когда-нибудь про астральный анализ?! – спросил Эскина Амулетов.
– Нет, – вздохнул Эскин.
– И я нет! Как же нам здорово повезло, – улыбнулся Амулетов. Когда они выходили из ресторана, из-за стойки неожиданно выбежала повар Кочегарова и молча, сунув в руку Эскина клочок бумаги, исписанный мелким почерком, обратно убежала.
– Ну и что там написано?! Признание в любви?! – засмеялся Амулетов, когда они вышли на улицу.
– Нет, – удивленно поглядел на него Эскин, читая записку.
Там было написано следующее: «У вас благоприятное смещение линий жизни – Меркурий и Луна пребывают в пересечении с Венерой, которая ими идеально разделена пополам, отчего получается, что у вас не одна, а две Венеры.
Однако сзади вас Солнце пересекается с путями Юпитера и Сатурна.
Солнце это мужское начало и то, что оно сзади вас, а не с вами указывает на отдаленность близкого вам.
Неблагоприятное расположение Юпитера и Сатурна около Солнца образуют странное очертание острова. Однако для Вашего Солнца – вашего удаленного мужского начала есть и благоприятное сочетание с Венерой».
– Это она про меня и про моего отца написала, – задумчиво прошептал Эскин.
– Да, ну, бред какой-то, – не поверил Амулетов.
– А я тебе говорю, что это правда и что мой отец на острове, – обиделся Эскин.
– И на каком острове?! – с иронией задал вопрос Амулетов.
– Не знаю, – вздохнул Эскин, уже глядя на Амулетова плачущими глазами.
Глава 64. Отчего Жизнь – это Счастье плюс Печаль?
Когда-то Демиург Колхидский сказал: «Правда прячется в центре Вселенной, но человеку ее не достать».
Эта мысль странным образом сочеталась с мыслью Эскина о том, что он больше никогда не увидит дяди Абрама.
Алла с Лулу успокаивали его, как могли, но чаще всего Эскин успокаивался сексом. Порой он чувствовал себя каким-то необузданным зайцем, столько сил и энергии тратилось им на секс с Лулу и с Аллой.
– Искусство секса требует свободы, – очень часто шептала Алла, точно, вступительное слово перед их яростным боем. Их безумные схватки она называла боями, а сама так часто кусала и царапала Эскина, что ему было стыдно выходить на улицу. Не отставала от нее и Лулу.
У Эскина часто возникало ощущение, что его тело становится полем боя для женщин, которые пытаются как можно чаще пометить это тело зубами и когтями, как свою собственность.
Даже на свадьбе с Аллой, которую им его тесть – Иван Иванович организовал в «Метрополе», Эскин выглядел как скалолаз-альпинист, сорвавшийся с горной вершины.
Впрочем, он так и объяснял Ивану Ивановичу и остальным гостям наличие на своем лице множества царапин и ссадин, беззастенчиво соврав, что совсем недавно пытался покорить на Кавказе вершину Эльбруса. Лулу, присутствовавшая на свадьбе как подруга Аллы, так сильно напилась, что даже несколько забылась и неоднократно в присутствии гостей целовала Эскина взасос вместо Аллы, когда гости кричали: Горько!
Бедный его тесть, на нем совсем не было лица, хотя лицо было, только глядело оно как-то странно и неестественно.
Однако самое жуткое впечатление на Ивана Ивановича произвела мать Эскина, прибывшая на свадьбу со своим новоявленным мужем-учеником, который так упрямо целовал ее и тискал за столом, что ни у кого не оставалось сомнения, что он сексуальный маньяк.
В довершение всего Соня, приглашенная на свадьбу вместе с Амулетовым, неожиданно разродилась ребенком, которого расчувствовавшийся от французского коньяка Амулетов, и может совсем нечаянно, как это часто бывает у пьяных, назвал сыном Эскина.
Гости охали, гости ахали, гости трепыхались как сельди, попавшиеся в сети. Эскин, конечно, пытался изо всех сил сохранить невозмутимый вид, но то ли у него сдали нервы, то ли еще чего, но только он разрыдался самым необыкновеннейшим образом, опрокинув фужер с шампанским на белое платье уже давно рыдающей Аллы.
Иван Иванович пытался как-то прекратить «веселье», то есть неудачно начатое застолье, но многие гости, в особенности мать Эскина, ее юный супруг, который ее чуть не изнасиловал за столом, Лулу в своей пьяной забывчивости все еще продолжающая целовать плачущего жениха, американский посол и еще целый ряд значительных персон требовали продолжения банкета по случаю свадьбы.
Когда Соню с ребенком все же увезли из «Метрополя» в больницу, многие стали восторгаться Эскиным, который и принимал у Сони роды, соединив между собой несколько стульев.
В особенности очень многих восхитило, с каким мужеством Эскин зубами отгрыз у ребенка пуповину, а затем обернул его кричащее тельце в несколько салфеток, передав в руки изумленному Амулетову, который неожиданно назвал Эскина отцом ребенка.
Многие стали придавать фразе Амулетова чисто символическое значение, а рыдания невесты, а затем и жениха разъясняли за столом шепотом как особый эмоциональный взрыв радости, вызванный неожиданным рождением ребенка.
Так или иначе, все успокоилось, и свадьба продолжалась.
Правда, к изрядно опьяневшей от счастья Лулу подошли двое человек в штатском и аккуратно пересадили ее на другой конец стола, где она безрезультатно пыталась составить компанию матери Эскина с ее «любимым учеником», который все же оставался верен своей «любимой учительнице».
О чем думал в эту минуту Эскин сказать трудно, однако он был абсолютно уверен, что его серое вещество ничего общего не имеет с мозгом.
