Мария, скромно потупив свои карие глазки, жалостливо улыбалась мне, ежеминутно поправляя на тонких загорелых коленях подол белого платья, усыпанного мелкими красными цветками… Огромные черные жуки и зеленые бабочки слетались к горящему куполу лампочки, отбрасывая свои ангельские тени…
Я лежал и плакал от какого-то небывалого счастья, которое неожиданно заключалось в этой незнакомой мне девушке… Спустя два дня мне стало лучше, но Мария все равно приходила ко мне каждый вечер… Оказывается, у нас было много общего: Мария тоже любила поэзию, особенно раннюю античную в переводах наших поэтов серебряного века…
Иногда, нараспев, мы читали стихи Сапфо…
«Потом жарким я обливаюсь, дрожью,
Члены все охвачены, зеленее
становлюсь травы, и вот-вот как будто с жизнью прощусь я…»
Наши головы соприкасались, волосы переплетались между собой, как и пальцы, щеки обжигали сказочным прикосновением и дуновением ветра, влекущего аромат с виноградников и все еще цветущих растений, акаций…
В эту же ночь Мария отдалась мне по-восточному жадно и пылко, и я сорвал с нее покров тайны, ее детского девства, ее чистой невинности… Охапка нежных роз с голубыми гиацинтами обвивали наше ночное ложе, уже с вечера украшенное Марией…
Любвеобильный запах наших тел смешивался с запахом сладострастных цветов… Ее руки как две любопытных змеи, скользили по всему моему телу, ее огромные блестящие глаза отражали громогласный рев субтропических ливней, а мои глаза уже туманились от только что пережитого мною счастья… Две недели пронеслись, как сон, я уже должен был уезжать из Лоо. Мария чувствовала это и едва сдерживала слезы. Ее мать все знала и понимающе молчала.
Я платил в два раза больше за комнату и всегда старался пробежать мимо нее, пряча глаза… Мне казалось, что у меня будет еще много юных и красивых, как Мария, что счастья подлинного в жизни найти невозможно и что чем больше мы влюбляемся, тем больше и страшнее страдаем от собственной любви, ибо она, эта любовь, весьма хрупкое создание для нашего грязного и мерзкого мира…
Правда, от этих мыслей мне становилось чуточку тошно… Я хотел вырвать Марию отсюда и увезти с собою ближе к северу и полярным льдам, и даже сделать ее своею женой… Однако ни на что не мог решиться!
Однажды все-таки ее мать заговорила со мной, это было вечером, за два дня до моего отъезда. Майя решительно взяла меня за руку, как когда-то, вытаскивая из толпы приезжих, и увела за собой в беседку, оплетенную виноградом, недалеко от кипариса.
– Почему вы это сделали? – грустно поглядела она на меня, – когда мы присели на скамейку в беседке.
– Не знаю, – вздохнул я, – это произошло как-то само собой! Кажется, я был очень пьян!
– Что значит, кажется?! – возмутилась она.
– Видите ли, когда Мария дотронулась до меня, я был как пьяный, – прошептал я, – а потом я почти ничего не помню!
– Очень странно, – вздохнула глубоко она, и у нее из глаз полились слезы.
– Ничего странного, просто мы одновременно влюбились друг в друга и не смогли сдержать своих чувств!
– Извините, но это похоже на обман, – она схватила мою руку и больно сжала ее до синяков.
– И что же, меня могут теперь посадить? – прошептал я сдавленным шепотом.
– Вполне возможно, если вы не женитесь на моей дочери, – с видом значительного превосходства улыбнулась она.
– Но я этого сам хотел, – смутился я.
– И поэтому купил один билет, – усмехнулась она, доставая из своей сумочки мой билет.
– Знаете, я купил его еще до того, как все произошло между нами!
– Ну, тогда все в порядке, – она решительно изорвала мой билет, – хотя один только Бог ведает, что может сделать с нами этот порядок!
– И что же, мне вообще не стоит уезжать? – я беспомощно взглянул на Майю.
– А зачем?! – вздохнула она, – как я успела заметить в вашем паспорте, вы уже разведены, значит, свободны, так что свадьбу здесь и справим!
– О, да, – смущенно прошептал я, – а на какие же деньги?»
– Ни на какие, – усмехнулась она и так больно ударила меня по лицу, что я упал со скамейки к ее ногам.
– Вы со всеми отдыхающими так поступаете?! – спросил я и получил еще один удар ногой по голове…
На следующий день я стоял с перебинтованной головой под ручку с Марией в небольшом помещении старого поселкового ЗАГСа, где очень миловидная женщина с птичьим лицом поставила нам две лиловых печати в паспорта, как две случайных тени нашей жизни…
Еще через три дня я уезжал из Лоо вместе со своей возлюбленной Марией, она как ребенок вцепилась в меня своей маленькой ручонкой и не отпускала меня ни на шаг, даже в туалет я заходил вместе с ней, и она стыдливо отворачивалась от меня, а потом со смехом обнимала, а я почему-то думал, что это моя судьба: жениться на сумасшедших женщинах…
32. Встреча двух экзистенций
Иван Иваныч испытал настоящий шок, когда мы с Марией зашли в квартиру.
– Да, это же еще ребенок, – изумленно прошептал он, взмахивая руками.
– Никакой я не ребенок, – неожиданно заорала на него Мария, – а его законная жена, – и сунула Ивану Иванычу под нос свой паспорт, раскрывая его на отметке о браке.
– Н-да! – пробормотал Иван Иваныч, чеша затылок, и тут же опомнившись, кинулся в свою комнату: «Матильда, к нам вторжение!»
Матильда на удивление спокойно восприняла появление Марии. Она с улыбкой обняла ее, быстро выйдя из комнаты, краем глаза рассмотрела отметку о браке в паспорте, который Мария все еще продолжала держать в руке, сохраняя на лице злую и презрительную усмешку.
– Ах, милая, – обняла ее Матильда, – так значит вы вторая жена Аркадия, а я – первая, так что будем дружить!
– Что ты несешь, – опешил Иван Иваныч, но, встретившись со взглядом Матильды, опустил голову и тут же удалился в комнату.
Мы с Марией нервно прошли в свою комнату, хотя Матильда некоторое время продолжала удерживать Марию в странно объяснимых объятиях. В комнате уже наедине Мария повисает на мне, на моей шее и покрывает мое лицо страстными поцелуями, и я нежно глажу ее по голове как своего послушного ребенка.
Мария действительно похожа на ребенка, у нее очень маленький рост, ее милая головка едва касается моего пупка, мне приходится сгибаться пополам, чтобы обнять ее, зато я легко ее поднимаю и ношу по комнате как радостную ношу, это маленькое дивное счастье светится глазами, как яркими алмазами, она нежно вводит меня в свою крошечную пещеру, на дне которой тоже светится крохотный сказочный огонек, огонек постепенно разгорается в яркое пламя, которое уже бушует по всем моим сосудам безумно клокочущей кровью…
О, как прекрасна женщина в минуту своего расцвета, как желанна ее нежная плоть и как прекрасна ее светлая улыбка, зовущая в глубь своей темной пещеры, где в темноте появляется новая жизнь, мы как бы отдаем свое тепло, а после уползаем в Вечность…
