Вновь построили на перекличку. Меня подозвал старшина, возле которого стоял капитан. Старшина сказал, чтобы я шел с капитаном. Капитан привел меня в 1-й отдел штаба дивизии, усадил за стол и заставил писать автобиографию. Я бойко начал писать, благо она тогда вмещалась на четвертушку листа. Капитан взял листок, хотя я еще не окончил писать, прочитал и сказал:
— Так вот что, товарищ Уразов, вы будете служить в моем распоряжении писарем в штабе дивизии. У вас среднетехническое образование, и вы нам подходите.
Он открыл дверь и подозвал старшину, сказал, чтобы меня зачислили во взвод охраны штаба, а работать я буду у него в оперативном отделе. Жильем обеспечить вместе со взводом.
Старшина крикнул: «Яхонтов, ко мне!» К нам подошел высокий худой солдат, лихо козырнул.
— Вот товарищ… — старшина взглянул в листок, — товарищ Уразов будет в вашем отделении. Получите матрас, одеяло, наволочку и устройте на жилье. Работать он будет здесь! — И он кивнул на капитана.
Яхонтов повел меня в коттедж. Он еще не был отделан, и через щели в стенах узкими полосками светило солнце. Мы взяли два матраса, одеяло, наволочку. Матрас мой положили на пол мансарды рядом с матрасом Яхонтова. С нами спал еще и Саша Мезенцев из хозвзвода. Так началась моя по-настоящему армейская жизнь.
Ночью я проснулся от холода. Я спал у стены и через щели стен видел звезды. Стучали зубами и Яхонтов с Мезенцевым. Спали мы не раздеваясь, а поверх одеял укрылись шинелями. Это не согревало. Тогда мы решили спать на двух матрасах, а двумя оставшимися укрылись сверху.
В таких условиях лишнего не поспишь. Рано утром мы вскочили, топая ногами и хлопая руками, стараясь согреться. На траве сверкал иней. В ведре пришлось разбивать корочку льда. Кое-как умылись, но надо было еще и побриться. Яхонтов сбегал на кухню и принес котелок горячей воды. Раздалась команда стать на зарядку. Сбросили шинели и побежали на улицу, покрякивая от холода. Трава серебрилась инеем, с деревьев сыпались листья. Старшина построил нас в одну шеренгу, рассчитались, повернулись — и бегом по лесным тропинкам. Не все выдерживали темп бега, но зато согрелись.
После завтрака я пошел в штаб, поздоровался. Капитан указал мое место, дал мне работу — переписать приказ по дивизии с черновика. Вошел какой-то седой военный. Все штабные вскочили и, вытянувшись, застыли, на приветствие ответили дружно. А я сидел и писал.
— Это кто? — спросил седой.
Меня подталкивал капитан, чтобы я встал.
— Это только вчера прибыл новичок, — ответил капитан.
— Надо учить военному делу. Приказ готов?
— Так точно, товарищ комдив!
Так вот это кто! Командир нашей воздушно-десантной дивизии Капитохин. Высокий, худощавый седой интеллигент. Капитохин разрешил всем сесть, присел сам, прочитал приказ, исправил мою ошибку, дописал что-то и отдал капитану в печать.
При выходе комдива все офицеры вновь вскочили и вытянулись. Смотря на них, с некоторым опозданием сделал это и я. Когда дверь за комдивом закрылась, капитан сказал мне жестко:
— Вы что расселись? Что, не знаете, что при входе старших по званию, тем более командира дивизии, надо стать по стойке «смирно» и ответить на приветствие? Так вот, с сегодняшнего дня будете ходить на строевые занятия во время, когда этим занимаются взвод охраны и хозвзвод. Остальное время вы должны быть здесь!
Как я позже узнал, наш комдив до войны был заместителем начальника управления Главсевморпути, работал с Отто Юльевичем Шмидтом, хорошо знал Папанина. Его интеллигентность, подтянутость, стройность уже седого человека, культура общения, энергия — в общем, внешняя и внутренняя красота — очаровали меня, да и не только меня. Вскоре ему было присвоено звание полковника.
Его адъютант, старший лейтенант, впоследствии часто приходил в оперативный отдел по делу и без дела, сплетничая с нашими офицерами в моем присутствии. Он говорил, что комдив много читает, и ему приходится часто ездить в Москву за книгами. Сейчас неотрывно читает книгу Суворова «Наука побеждать». В дивизии служит и его сын, старший лейтенант, командир артдивизиона на конной тяге…
У Яхонтова я узнал, когда проводят строевые занятия, и ревностно начал делать себя военным. Другие сражались на фронтах, и я в это время кое-как исполнять свой долг и обязанности считал преступлением перед Родиной. Строевая подготовка у меня подвигалась успешно, но у многих других — до смешного нескладно.
Был у нас, например, высокий, худющий парень со шрамом под глазом. У него ничего не получалось нормально. В строю он шел обязательно не в ногу, путал право и лево, кругом поворачивался через правое плечо. Это доводило его до слез. С ним командир отделения занимался и дополнительно, но строевая наука давалась ему очень трудно. Застенчивый по натуре, он, видимо, терялся, не мог быстро сообразить и отреагировать на команду. Был он деревенским парнем из-под Костромы, вырванным из своей привычной среды.
В воздушно-десантную дивизию прибывало все больше и больше вновь призванных в армию молодых парней-комсомольцев, приходили новые командиры. Подразделения проходили усиленную подготовку и сколачивание. Изучались парашюты, их конструкция, укладка, использование. Инструкторы по парашютно-десантной службе (ПДС) старались изо всех сил.
Однажды заместитель командира дивизии по ПДС дал приказание оперативному отделу штаба подготовить документацию на операцию по учебной выброске парашютных подразделений в районе поселка Раменское. Однако оказалось, что подробных карт данного района в штабе не было в наличии.
Тогда подполковник решил совместно с оперативным отделом выехать на место выброски десанта для рекогносцировки. Мне дали большой планшет с бумагой для составления кроков поля, где будут приземляться парашютисты.
Легковая «эмка» мчала нас по Внуковскому шоссе. Подполковник рассказал нам, что он сделал уже 980 прыжков и является вторым в СССР по их количеству. Его соперник совершил около 1200, но он уже стар, и подполковник надеялся его обойти. Это был полноватый красивый офицер лет 45, разговорчивый.
Наконец он указал на открывшееся поле, окруженное лесом. Машина свернула с шоссе на вспаханное поле. Земля промерзла еще неглубоко, и нам пришлось подталкивать машину, чтобы взобраться на невысокий холмик, возвышающийся над местностью.
Подполковник и капитан осмотрелись, начали прикидывать размеры поля, возможность разброса десантников, обсуждать условия, чтобы парашютисты не угодили на лес и в овраг у лесной кромки.
Потом подполковник приказал мне залезть на «эмку», стать на нее и зарисовать кроки лесов, окружающих поле, придерживаясь масштаба. Расстояние определялось с помощью линейки, вытянутой на длину руки, и делений бинокля. Я боялся, что крыша автомобиля под моей тяжестью может проломиться, но меня убедили не бояться.
Когда я зарисовал кроки и отдал планшет подполковнику, он выразил свое удовлетворение, а проверив расстояние на глаз, удивился, что я так точно сделал абрис поля. Его похвала была мне приятна, так как я выполнял такую работу впервые — и сразу удачно.
