Ночью командир взвода решил осмотреть передний край, и я повел его уже проторенной дорогой. Теперь я знал все простреливаемые зоны, места, неуязвимые для прицельного огня, расположение наших окопов, ходов сообщений, пулеметных ячеек. Мы перебежками благополучно достигли склонов гребня, подползли к окопам, в одном из которых был слышен негромкий храп.
Мы подползли ближе. Второй боец не спал и, услыхав нас, негромко окликнул. Следом проснулся спящий и, спросонья тревожно спросив: «Что? Где?» — высунулся из окопа. Командир взвода отругал бойцов, сказал, что их, как котят, уволокут немцы в качестве «языков», а то и просто вырежут:
— Спать только днем в промежутках между боями!
Бойцы начали оправдываться, что засыпают по очереди, да и то на минутку — но ведь мы подползли почти вплотную на прицельный бросок гранаты или перебежку! Во втором окопе на самом гребне нас окликнули — эти не спали. Командир поговорил с бойцами шепотом, и мы поползли дальше. Сквозь тучи мелькнула луна, и мы увидели неглубокий окоп ниже гребня в сторону немцев, в нем сидели друг напротив друга двое. Пыпин окликнул их — молчат, окликнул громче, покрыв крепким словом — молчат. Громче окликать было опасно, могли услышать немцы, ближе подползать к спящим тоже — те, проснувшись и не разобравшись, могли и застрелить. Тогда Пыпин приказал мне подползти и разбудить этих разгильдяев. Я, потихоньку окликая и осторожно шумя, пополз к окопу. Луна вновь осветила всю местность, и нам казалось, что нас видит весь мир, а не только немцы.
Будто в подтверждение с ближнего холма резанул ручной пулемет, в небо поднялась осветительная ракета. Мы замерли, ожидая, пока ракета не упадет на землю догорающим угольком, и тогда я решительно пополз к окопу. Луна освещала две одинаковых русых головы без головных уборов с шевелящимися от ветерка волосами, светлые бесцветные лица, смотрящие друг на друга. Неужели спят с открытыми глазами? Я протянул руку и с некоторым раздражением толкнул ближнюю ко мне голову, но тут же отскочил, как от удара током — солдат был мертв, как и его товарищ. На бруствере окопа я увидел уже знакомое мне «солнце» — мина прошила осколками головы, сорвав с них пилотки.
— Да что они, под трибунал захотели?! — воскликнул Пыпин.
— Нет, товарищ лейтенант, они мертвы.
— Мертвы?! — растерянно повторил Пыпин. — Возьмите у них документы!
В нагрудных карманах гимнастерок убитых я нашел красноармейские книжки и еще какие-то бумаги, мелькнуло фото женщины. Девушка или мать? Ребята были очень молодые, и я не допускал, что у них могут быть жены.
В следующем окопе боевого охранения оказался храпящий на всю вселенную мой друг по несчастьям Вуймин. Досталось ему от Пыпина, причем слово «разгильдяй» было самым мягким. Вновь, видимо для страховки, над нами пронеслась пулеметная очередь и высоко лопнула осветительная ракета. Вновь мы лежали как убитые, а когда ракета погасла, командир взвода чуть слышно приказал ползти за ним. Он повернул назад, боясь переползти через вершину гребня, чтобы там свои не приняли нас за немцев и, чего доброго, не подстрелили.
После осмотра передовой командир взвода перенес свой «командный пункт» дальше в тыл еще за один холм. Там была выкопана маленькая землянка, в ней собрались все командиры взводов. Вокруг землянки, заняв пустые окопы, разместились мы, связные.
Я тоже залез в какой-то окопчик и сразу провалился в небытие. Мне снилась Москва, театр, слышалась музыка, громкие звуки барабанов. Проснулся я от того, что какой-то боец тряс меня за плечо и кричал в ухо:
— Немцы, немцы! Наступают немцы! Прорвались, вот они, вот! — указывал он в сторону лощины вблизи нас.
Я выпрыгнул из окопа и бросился навстречу врагу, сзади меня бежал связной командира роты, поддерживающий связь со взводами. Добежав до лощины, я упал под бугорок на пути врага, приказал связному ротного окопаться рядом со мной, но того и след простыл. Велась обычная ночная стрельба, никакого движения я не заметил, никто не наступал.
Сзади что-то зашуршало, я повернул винтовку назад — кто его знает, может, немцы уже просочились в нашу оборону и теперь идут в свою сторону?
— Уразов! Это я, Крапивко! — услышал я негромкое.
Ко мне подошел Крапивко, высокого роста солдат лет тридцати пяти. У него случайно обнаружили орден Ленина. Документов на него не оказалось, он их закопал, когда попал в оккупацию, а потом не нашел. После освобождения его забрали в армию и направили в штрафную роту. Боясь, что награду отберут, Крапивко скрывал, что награжден, и прятал орден.
Когда командир роты Сорокин узнал об этом, он вызвал Крапивко к себе и спросил, правда ли, что у него есть орден Ленина. Крапивко ответил, что есть. Оказалось, он воевал в финскую кампанию и с другими разведчиками взорвал дзот противника, который не удавалось уничтожить ни артиллерией, ни авиацией. Сорокин орден отобрал и, чтобы убедиться, что он не снят с убитого, послал запрос в наградной отдел НКО. Только через три месяца пришло подтверждение, что Крапивко действительно награжден орденом Ленина. Тогда майор Сорокин взял его своим связным — немногие тогда были награждены высшим орденом страны.
— Ну что, спокойно? — спросил он.
— Вроде спокойно, ничего подозрительного.
— Тогда иди в свой окоп и не спи.
Но недосып изнурял меня больше, чем жажда и голод, ведь солдат, укрытый в окопе, мог днем хоть немного прикорнуть, а я и днем, и ночью должен был бодрствовать, охранять командный пункт, бегать под огнем противника от командира взвода к бойцам, помкомвзводам, командирам отделений…
Я сидел в окопе, смотрел на звезды, вспоминал довоенную студенческую жизнь. Как это было давно! Сколько с тех пор утекло воды, сколько свершилось событий, сколько я повидал и испытал!.. Вновь надвинулись тучи и стало темно. Я услышал:
— Уразов! К командиру взвода!
Я зашел в землянку, отодвинув байковое одеяло, которым был завешен дверной проем. Командиры взводов, свернувшись калачиком, спали при свете коптилки. Не спал только Пыпин, он приказал:
— Там миной убило шестерых наших солдат в лощине. Пойдите, снимите с убитых обмундирование и похороните их.
Я вышел из землянки. После коптилки тьма стала еще гуще, и я двинулся к передовой наугад. Внезапно впереди я услышал какое-то сопение. Кто это? Все наши должны были быть на переднем крае или, наоборот, в ближнем тылу, здесь же, на полпути, кто-то возился, и я должен был идти прямо на него. Может, это немецкая разведка просочилась и окапывается, чтобы утром ударить нам в тыл?
Присев, я прислушался, достал гранату, всунул палец в кольцо запала и негромко крикнул в темноту: «Кто там?» Сразу же я отпрыгнул в сторону, чтобы в меня не попали, если будут стрелять на голос. Сопение прекратилось. Я вновь повторил свой вопрос и сказал, что буду стрелять. В ответ раздался голос санинструктора Крумана, сменившего Вуймина после несчастного случая с Бугаевым:
— Это я, Круман, тащу раненого.
