Мы съехали на один из квадратов, сошли с повозки, набили карманы патронами. Санинструктор Митя остался с подводой, а затем, отпустив нас метров на сто, поехал следом. Впереди, как стадо овец, бежали зайцы, не подпуская к себе. Когда мы останавливались, останавливались и зайцы, садясь столбиками. Мы стреляли с рук, но попасть в такую мишень мог только снайпер, да и то из винтовки с оптическим прицелом. Выстрелы бахали, а зайцы спокойно бежали вперед, будто и не по ним стреляли. Но вот зверьки добежали до канала и заметались вдоль него. Ага, попались голубчики! Когда мы подошли поближе, эти «голубчики» бросились на нас и между нами. Мы лихорадочно стреляли, не замечая в азарте, что можем отрикошетившей от мерзлой земли пулей убить друг друга. Зайцы мигом перекочевали к нам в тыл. Ладно, живите, косые хитрецы!
Мы с Живайкиным перебрались по узкому мостику за пределы квадрата — там росли красная лоза, кустарник и камыш, осока, покрытая снегом, а дальше на небольшом холме был лес.
Почти из-под ног, из покрытой снегом осоки, выпорхнула с хлопаньем стая фазанов. Мы вздрогнули, пальнули им вслед, но куда там! Нужно было стрелять дробью, а не пулей, чтобы попасть на лету в таких быстрокрылых птиц. Идти, проваливаясь в снег выше колена, было трудно, и мы повернули назад. Когда мы вернулись на наше поле-квадрат, сели в телегу и поехали по нему, раздалась стрельба из крупнокалиберного пулемета, и пули просвистели над нами. Я посмотрел в сторону, откуда стреляли, и увидел, как из леса выскочило большое стадо диких коз, голов 15–20. По ним и бил пулемет. Пули, рикошетя от мерзлой земли, выпевали звуки на разный лад. Эдак можно и погибнуть от шальной пули!!!
Я вспомнил, как еще на Украине во время такой же охоты на коз застрелили генерала. Шофер вел его машину-«эмку», когда вдруг сидевший рядом генерал привалился к нему. Не было слышно выстрела, на поле с перелеском не было видно никаких людей. Тогда вышел приказ командующего фронтом, запрещающий охоту с армейским стрелковым оружием.
Опять задудукал пулемет, и стадо, добежав до дороги, помчалось вдоль нее на мост, в наш квадрат. Митя погнал лошадей к небольшой лощине, чтобы укрыться, — козы бежали прямо на нас, и, если вдогонку им будут стрелять, нам не поздоровится. Мы заехали в лощину, остановились, опустились на снег. Над нами веером просвистели пули, и мы пригнулись еще ниже.
Просидев так некоторое время и не слыша больше выстрелов, я тихонько поднялся и выглянул из лощины. Козы бежали прямо на нас. Я пригнулся и показал Мите и Живайкину, чтобы не поднимались. Подождав еще, я определил, что козы должны вот-вот появиться в нашей лощине, тихонько сказал Живайкину:
— Давай одновременно поднимемся и сразу же выстрелим в стадо, не целясь.
Так и сделали. Мы резко поднялись и увидели, что все стадо коз сгрудилось в соседней с нами лощине. Мы выстрелили. Стадо бросилось наутек, а один козлик остался на месте. От убегающего стада стала отставать коза, легла на снег. Я бросился к ней, но когда приблизился метров на пятьдесят, она вскочила и бросилась вдогонку за стадом. Я остановился, задыхаясь от бега по снегу и волнения. Начал стрелять, но руки дрожали, и я не попадал. Стадо добежало до моста, перешло его и скрылось в лесу, из которого его выгнала пулеметная очередь.
А коза вновь легла на снег. Я опять побежал к ней, но сил не хватало. Тогда я крикнул Мите, чтобы он ехал на повозке ко мне. Тот понял, погнал лошадей. Я сел в повозку, и лошадей направили к козе. Но когда подъехали к ней на десяток шагов и остановили подводу, поскольку с нее на ходу стрелять было бессмысленно, коза вскочила и побежала. Моя стрельба ей вслед ничего не дала. Коза, теперь уже не ложась, убегала от нас. Но, добежав до моста, она не перешла его, а пошла по дороге перпендикулярно нам, подставив свой бок. Я лег на снег вблизи телеги, стал целиться. Коза шла, падала, вновь поднималась и шла. Я прицелился и выстрелил. Коза упала и больше не поднялась.
Я отдал козла своим хозяевам квартиры, а козу — на кухню. Поздно вечером Лосев принес жаркое, но оно было жесткое и пахло козлом. Все же это было иное мясо, чем свинина или говядина, и я с аппетитом его съел. Хозяева квартиры приготовили из ливера и картофеля вкусный соус, и ели его, когда я уже спал.
15 января мне исполнялось двадцать четыре года. Я вспомнил об этом, когда утром после завтрака вышел во двор. Где-то на севере слышался непонятный гул то ли самолетов, то ли танков. Я не обратил на это внимания — может быть, наши самолеты полетели бомбить врага, а может, враг делал налет на наши части. Но гул не стихал, и так много самолетов не могло лететь. Заныло тревожно сердце. Проходили часы, гул нарастал. И вот я увидел, как по шоссе ниже нашего имения, метрах в двухстах, покатилась лавина машин и подвод. Они двигались быстро, нервозно, задевая друг друга, точно сзади их преследовало страшное чудовище. Гудело в той стороне, откуда они бежали.
Вскоре гул стал распадаться на отдельные звуки разрывов и выстрелов, они стали слышнее. Над имением пролетели наши «илы». Послышались взрывы бомб и выстрелы из пушек самолетов. Шоссе опустело.
Следующая эскадрилья штурмовиков пролетела над нами низко, и я увидел, как, еще не скрывшись за горизонтом, они спикировали, выстрелили реактивными снарядами. Значит, они атаковали врага где-то близко, всего в нескольких километрах.
Всех охватила тревога, офицеры и солдаты собрались у дома управляющего, где жил Сорокин. Но Сорокин не появлялся, и мы не знали, что делать. Командир взвода Васильев хотел войти в дом к Сорокину, но часовой преградил ему путь, закрыв собой и автоматом дверь.
— Товарищ старший лейтенант, командир роты приказал никого не впускать!
— Но ведь надо что-то делать. Наши войска отходят, фронт приближается.
— Не могу нарушить приказ. Я вас не пущу.
— Вызовите ординарца или Наташу!
— Это можно.
Вышел ординарец.
— Не шумите, товарищи. Майор спит, с ним и Наташа. Он приказал никого к нему не впускать.
— Скажите ему, что наш фронт отступает. Что нам делать?
Ординарец вернулся и передал Васильеву:
— Приказа из штаба армии об отступлении нет, и мы отходить не будем! — И ординарец прикрыл дверь.
Васильев и другие командиры взводов не знали, как поступить. Потом он решился и подал команду всем взводам занять круговую оборону, рыть окопы, приготовиться к бою.
Тогда и я сказал старшинам, чтобы немедленно запрягли в повозки лошадей. Я с Лосевым и солдатами хозвзвода вынесли штабное имущество и погрузили на подводу Быкова — старшего ездового.
Ординарец Сорокина вышел из дому, оседлал лошадь командира роты и привязал к крылечку. Взрывы снарядов слышались уже рядом, стали слышны пулеметные очереди.
Я, старшины и ездовые стояли у подвод и ждали. А Сорокин не выходил и не давал каких-либо распоряжений. Часовой никого к нему не пропускал.
С пригорка из-за дворца вышел танк, остановился и веером пустил пулеметную очередь по двору, по которому уже бегали солдаты, бросившие свои позиции круговой обороны. Танк с десантом фашистов в белых халатах не решался войти во двор, видимо, боясь нарваться на засаду противотанковых орудий.
