«Наполеон, говорят, убежал от нас; прекрасный маневр трех армий, соединившихся, чтобы раздавить и совершенно уничтожить одну деморализованную и обессиленную армию, не удался по воле одного человека в силу несчастной привычки, кажется им усвоенной, — задумывать блестящий маневр и не осуществлять его как раз тогда, когда успех особенно вероятен».
Читая подобные слова, невольно задаешь себе вопрос: а хотел ли вообще Кутузов успеть вовремя к переправе?
К сожалению, приходится констатировать, что не хотел. Более того, даже мысли такой не имел. Похоже, что все и было задумано исключительно для того, чтобы переложить всю полноту ответственности за неожиданное спасение Наполеона на адмирала Чичагова.
А уж в этом Михаил Илларионович был известным мастером. И он тут же написал императору Александру, что граф Чичагов сделал массу ошибок, что он «зачем-то» переправил часть своих войск на левый берег Березины и расположил главную свою квартиру в Борисове, что, пока неприятель строил мосты, он не атаковал его «большими массами, а довольствовался действием во весь день 16 ноября двумя пушками и стрелками, через что не только не удержал ретираду неприятеля, но еще и сам имел весьма чувствительный урон».
Михаил Илларионович писал так, «словно перед Чичаговым никого нет: иди куда хочешь, а он почему-то не идет. Словно Наполеон вообще не предпринимал никаких усилий обмануть Чичагова с переправой, словно и не оборонялся никто у мостов»
[65]
.
Это выглядит невероятно, но Кутузов почему-то предпочел не описывать, как отчаянно и безуспешно пытался Чичагов в одиночку остановить грозного корсиканца, как не мог приблизиться к переправе под огнем противника, как тщетно ожидал основные силы.
Впрочем, очень даже понятно, почему он этого не делал. Кутузов знал, что имеет вес в масонском обществе Санкт-Петербурга, и его расчет полностью оправдался: вся пресса и пропаганда тех лет обрушились с упреками не на него, а на адмирала Чичагова. Поэт Г. Р. Державин высмеял адмирала в эпиграмме, а баснописец И. А. Крылов написал известную басню, заканчивавшуюся словами: «Беда, коль пироги начнет печи сапожник, а сапоги тачать пирожник».
В результате пострадал человек, который был единственным, кто пытался хоть что-то сделать в создавшейся «странной» обстановке.
* * *
Советский историк Л. Г. Бескровный в связи с этим умудрился сделать вывод, что Кутузов «справедливо полагал, что двух армий Чичагова и Витгенштейна достаточно для того, чтобы закрыть Наполеону дорогу к Вильне, заставить отступать по Минской дороге и, таким образом, принять удар французской армии на главные силы». По его словам, «вся имеющаяся документация позволяет нам сделать этот бесспорный вывод».
С подобной точкой зрения, пожалуй, можно было бы согласиться, если бы соединение войск П. В. Чичагова и П. Х. Витгенштейна произошло до начала наполеоновской переправы, но этого, как мы знаем, не произошло по вине Кутузова.
Историк И. Н. Васильев пишет:
«Скорее же всего Кутузов не имел ни определенного плана своих действий, ни желания вмешиваться в решающие события, предпочитая отдать все на волю случая. Но при этом он сделал все, чтобы обезопасить себя от каких-либо нареканий, что, в свою очередь, нуждалось в подыскании другой удобной кандидатуры для нападок. А кого выдвинуть на эту роль, как не своего заклятого врага? Просто нужно было надлежащим образом подготовить к этому общественное мнение, чем фельдмаршал активно и занялся».
А вот всегда старающийся сохранять объективность Дэвид Чандлер замечает:
«Трудно понять медлительность Кутузова вплоть до 26 ноября, если не видеть в этом намеренного желания дать Наполеону уйти за Березину. Его противоречивые приказания своим подчиненным, особенно Чичагову, были основной причиной потери, казалось бы, неизбежного и полного успеха».
Как бы то ни было, Наполеон ушел, а «козлом отпущения» был сделан адмирал Чичагов. Кутузов припомнил Чичагову его разоблачения в Дунайской армии и прямо обвинил адмирала в неудаче. Поскольку другие части бездействовали, обвинить больше было действительно некого.
Так наступила развязка интриги, которая началась весной 1812 года. Великолепно осведомленный Давыдов считал, что Кутузов «ненавидел Чичагова за то, что адмирал обнаружил злоупотребления князя во время командования Молдавской армией». Де Местр позже вспоминал: «Кутузов ненавидел адмирала и как соперника, могущего отнять у него часть славы, и как моряка, сведущего в сухопутной войне».
По свидетельству князя А. Б. Голицина, ординарца Михаила Илларионовича, тот с насмешкой говорил, «что моряку нельзя уметь ходить на суше и что он не виноват, если государю угодно было подчинить такие важные действия в тылу неприятеля человеку хотя и умному, но не ведающему военного искусства».
«Однако необоснованность большинства обвинений Кутузова была очевидна современникам и не могла сбить их с толку. Они-то прекрасно понимали, кто на самом деле является виновниками срыва операции»
[66]
.
В частности, английский представитель при главном штабе русской армии Роберт Вильсон сообщал 18 (30) ноября 1812 года в Санкт-Петербург своему непосредственному начальнику лорду Каткарту:
«Я ни от кого не слышал, чтобы адмирал Чичагов заслужил неодобрение. Местное положение дел таково, что не позволяло ему идти на неприятеля. Мы виноваты, потому что два дня были в Красном, два дня в Копысе, почему неприятель оставался свободным с тыла, что есть немаловажная выгода, когда предстоит переходить реку, имея перед собой неприятное ожидание найти две противные армии».
А вот мнение генерала А. П. Ермолова:
«Не могла слабая армия адмирала удержать Наполеона. Ему выгоднее было направление на Минск, но более необходим был кратчайший путь, ибо мог ли он не полагать, что вся наша армия в самом близком расстоянии и, соединясь с армиею адмирала для преследования, могла его уничтожить».
Интересно также мнение фрейлины императрицы Елизаветы Алексеевны Роксандры Эделинг:
«Чичагова обманывали неверными уведомлениями, и он пропустил Наполеона через Березину, что и повлекло на него всеобщее порицание, и хотя он пытался поправить неудачу, преследуя неприятеля с изумительною быстротою, но никто не оценил его усилий. По своему чудачеству он отправил к государю с отчетом о своих действиях заклятого своего врага генерала Сабанеева
[67]
, который конечно не постарался его оправдать. Но государь был настолько проницателен и милостив, что обсудил дело как следует, и Чичагов мог с отличием продолжать службу, если бы в припадке своенравия внезапно не попросил бы увольнения».
