Сражение еще продолжается у театра «Урания» и у зданий таможенной и акцизной служб. Ряд очагов сопротивления сохраняется вдоль канала и в дотах Пратера.
Если бы только нашелся путь выхода из города…
Но к концу дня всякая связь со штабом дивизии фактически прервалась. Следовало принять важное решение.
Мы знаем, что всех военных в форме СС красные расстреливают без суда. Со мной около сотни выживших в боях, большинство которых не служили в «Викинге». О сдаче не может быть и речи. Но еще меньше желания позволить русским прикончить нас.
Каждый солдат хочет сражаться до конца. Но теперь все потеряно, полностью и безвозвратно. И встает вопрос, имеет ли смысл сама смерть. Русские повсюду, как мухи, роящиеся вокруг трупа. Сотня, пять сотен, тысяча из них может быть уничтожена. Их немедленно заменят числом в десять или сотню раз большим. И, хуже того, выжившие солдаты красных совершенно равнодушны к гибели товарищей. Для них смерть ровно ничего не значит. Тогда какая польза от всего этого?
– Капитан, красные ввели в бой еще три танка. Если не попытаться выбраться сейчас, через час будет поздно.
Это Михаэль со мной говорит, я поворачиваюсь к нему.
– Итак, «капитан», значит? Должно быть, это обращение – признак действительно скверной обстановки!
Пытаюсь улыбнуться, но сердце словно зажато в тиски. Неужели это на самом деле конец?
Он грузно садится рядом со мной. Мы больше не слышим дробь пулеметов. В наступившей внезапно тишине таится что-то зловещее. Глухие раскаты тяжелой артиллерии где-то на западе говорят о том, что там еще сражаются.
– Ты помнишь Теклинский лес на реке Олыпанка? – бормочет Михаэль.
– Черкассы! Там было тоже паршиво, но мы как-то выбрались.
Мы приютились под прикрытием каких-то ангаров у канала. Несомненно, мы обязаны небольшой передышкой, предоставленной нам русскими, тому, что они, видимо, зачищают здание старого Военного министерства. Оно находится рядом. Впрочем, они, возможно, охотятся за женщинами или пьянствуют. Меня подмывает что-то сделать, но я бессилен.
– Что нам делать? – тупо спрашивает Стинсманн.
– Не имею представления! Все, что мне известно, – это то, что через несколько часов каждый будет предоставлен самому себе.
Солдаты лежат за мешками с песком и под защитой тройного заграждения колючей проволоки, их пальцы на спусковых крючках автоматов. Но ничего не движется вблизи группы русских танков в нескольких сотнях метров от нас. Бессмысленно тратить пули на броню толщиной в пять сантиметров.
Часами томительно тянется странная тишина, прерываемая периодически короткой очередью пулемета или громким хлопком ружейного выстрела. Кто-то убегает. Со страха или сдали нервы. Красные довольствуются тем, что наблюдают за нами. Возникает впечатление, что сектор «Урании» их больше не интересует. Но перестрелка возобновилась к юго-западу, вероятно, у цирка или вокруг дотов в садах Хофбурга.
Наступает ночь.
Слышится глухой рокот. Он исходит из Пратера или Донауштрассе, где красными установлена батарея самоходных орудий на противоположном берегу канала. Теперь мы попали, как крысы, в мышеловку.
Остается время только для того, чтобы принять решение.
Осторожно подползаю к лейтенанту, который командует двумя взводами, прикрывающими Штубенринг. Район просматривается до поворота у коммерческого колледжа. Повсюду танки и бронетранспортеры красных. Русские, должно быть, получили специальные приказы, потому что они не показываются. Или они полагают, что в секторах моста Асперн и «Урании» обороняются более крупные силы, чем на самом деле.
Вспышки выстрелов постоянно окрашивают небо красным свечением. Лучи прожекторов, однако, больше не прорезают облака. Вдруг в отдалении слышится призывный звон церковных колоколов. То ли большевики празднуют победу, то ли священник какого-нибудь прихода не выдержал. Пушки еще грохочут, но огонь ведется редко, и звон разносится все дальше и дальше.
Я обращаюсь к офицеру:
– На сколько времени хватит у ваших солдат боеприпасов?
Лейтенант, с лицом в крови и черным от пыли и трехдневной щетины, кажется, на пределе своих возможностей. Его глаза страшно ввалились. Но он умудряется изобразить улыбку.
– С таким темпом стрельбы мы продержимся недели!
Гляжу на свои часы.
– Сейчас 20.40. В 22.00 остатки роты должны попытаться доплыть по каналу до развалин моста Асперн. Те, кто не умеет плавать, пусть идут по краю канала. Два взвода останутся здесь для… чтобы отвлечь русских. Я буду командовать одним из взводов. Вы наберете добровольцев для другого взвода.
– Я сам займусь этим, если вы не возражаете, капитан!
– Хорошо. И еще. Скажите, чтобы солдаты зачернили свои лица. Чем угодно. Жженной пробкой или чем-нибудь еще. С собой брать один магазин. Остальные боеприпасы предназначены тем, кто останутся здесь!
– Слушаюсь! Хайль Гитлер!
Сейчас совсем темно.
Русские танки стоят на прежних позициях. Они пока не атакуют. Думаю, понимаю почему. Согласно последним новостям, почерпнутым во время нашего вчерашнего отступления вдоль канала, идут переговоры о сдаче города между пресловутым Временным национальным комитетом Австрии и штабом Толбухина. Возможно, русские решили подождать, когда капитуляция Вены станет свершившимся фактом, понимая, очевидно, что столица уже в их власти.
Три взвода, которые собираются пробраться сквозь кольцо окружения русских, собрались в молчании у края канала. Вода в канале грязная и течет медленно. В ней много мусора и трупов, как русских, так и немецких.
Плывут в сторону Дуная по течению серебряные орлы и знаки различия СС, сорванные с военных мундиров.
Молча солдаты срывают свои значки, уничтожая без следа все символы, которыми прежде гордились, и награды, которые свидетельствовали об их доблести. Все военные документы также разрываются на мелкие кусочки и бросаются в воду.
9.10 вечера.
В отдалении играет аккордеон, ветер доносит до нас звуки музыки.
Слышим, как работают моторы невидимых грузовиков, проезжающих мимо. В кузовах сидят солдаты, которые поют и кричат во тьме.
Красные предвидят попытку бегства эсэсовцев.
Внезапно станковые пулеметы машин, сосредоточившихся на противоположном конце Визингерштрассе, выходящей на канал, одновременно начинают стрельбу по неясным силуэтам, плывущим или бегущим в направлении развалин моста Асперн.
Мы по возможности отвечаем. Но наш огонь не особенно опасен для русских, защищенных броней.
Теперь к пулеметам присоединяются броневики, стреляющие с Донауштрассе на противоположном берегу канала. Вскоре трассирующие пули вычерчивают на ночном небе фантастический кружевной узор. Каждая феерическая огненная линия обозначает путь смертоносного острия летящей стали.
