И вдруг…
– Насиб! – крикнул кто-то.
Насиб, невысокий крепыш – бежал к ним какой-то странной, переваливающейся походкой, держась за живот. Не добежав до машин, он сделал шатающийся шаг, потом еще один, потом опустил руки – и вниз хлынули кишки. Потом он упал.
– О, Аллах, Насиб!
Они подбежали к нему… он был уже мертв. Кто-то выпустил ему кишки в базарной толчее острым как бритва пчаком.
Показав тем самым, как местные жители на самом деле относятся к тем, кто желает загнать их в совершенство таухида.
– Убить их всех! – крикнул кто-то.
И… Сулейман сам не понимал, как так вышло, но и он перещелкнул автомат на автоматический огонь и открыл огонь по разбегающимся в панике людям…
Ферганская долина
Июль 2037 года
На джихаде не существует такого понятия, как ротация. Но получилось так, что амир Ильяс, чье слово было весомым в этой долине и в этом мире в целом, решил сильно расширить лагерь, и потому ему потребовались инструкторы с боевым опытом. Так Сулейман и те, кто уцелел, отправились обратно, готовить пополнение.
Хотя, если по-честному, их просто убрали с глаз долой после бойни на базаре.
Обратный путь был более комфортен, чем тот, которым они шли на джихад – на сей раз у них было два больших китайских самосвала с высокими бортами. В них они погрузили трофеи, на которые имели право, – получилось более чем достаточно, даже с верхом. Ни один из них не продал свои трофеи на базаре, как делали это другие моджахеды. Они помнили, как плохо было с оружием в лагере – и трофеи были очень кстати. Особенно пулеметы.
Ехали только по ночам. Все оружие прятали как брезент и сами были одеты как феллахи, крестьяне. Несмотря на то что все больше и моджахедов устремлялось на запах джанната
[176]
в надежде получить одну из двух наград – победу или шахаду, победой пока и не пахло. Вначале казалось, что кяфиров не так много, и те, кто встал на их сторону, не так уж крепки духом, и они побегут, увидев стойкость духа моджахедов, но получалось все наоборот. Сколько бы они не жгли, сколько бы ни убивали, сколько бы ни насиловали, сломить сопротивление не удавалось, оно становилось все более и более ожесточенным. Все больше местных залимов брались за оружие, дороги становились все более опасными, стреляли на дорогах, стреляли в городах, стреляли везде и всюду, безопасных мест не было совсем. Все больше становилось беспилотников, все больше становилось призраков – советников, кяфиров, они носили какой-то камуфляж, который менял цвет, как хамелеон, и делали все более и более дерзкие акции. Не так давно перебили целый исламский батальон, а местные залимы вместе с попом взяли оружие и ушли в горы. И от того, что они сожгли деревню и увели весь скот, ничего не изменилось. Кяфиры сбрасывали тем, кто уходил в горы, оружие, продовольствие, боеприпасы на управляемых платформах с большой высоты. И у них всего было достаточно, моджахеды сами искали эти платформы, чтобы пополнить свои запасы.
Просто кяфиры были сильнее. Никто этого не признавал, за это отрезали бы голову, но кяфиры были сильнее. У них было больше всего – денег, оружия, техники. В халифате так и не удалось наладить массовое производство такого простого автомата, как «АК», – оружие делали всякие кустари, продавали задорого, после сотни выстрелов оно начинало давать осечки. А у кяфиров есть все, чем одарил их шайтан…
И потому все больше моджахедов получали шахаду, все больше залимов убеждались в слабости халифата и переходили на сторону кяфиров, сами выходили из ислама и становились кяфирами. И как только в их руках оказывалось хорошее оружие – так они переставали бояться Аллаха Всевышнего…
И все это внушало воинам Аллаха неверие, злобу и тоску…
– Из машины! – заорал кто-то.
Они метнулись через борта, профессионально разбежались по сторонам и залегли.
– Не стрелять!
У них не было средств ПВО, а пулемет – не лучшее средство.
Через ущелье с тихим, гудящим шумом проскочили один за другим четыре скоростных вертолета. Они были черными как вороны, быстрыми и смертоносными.
И они летали уже днем…
Вертолеты ушли, и их звук растворился в тишине ущелья, где редко можно было услышать гул моторов. Моджахеды напряженно вслушивались в тишину, пытаясь понять, действительно ли эти вертолеты улетели, или один или два из них разворачиваются, чтобы обстрелять их ракетами?
– Алла… Алла…. – раздавалось причитание в тихом и густом воздухе ущелья.
Сулейман, как командир, пошел посмотреть.
Это был Адам. Один из тех, кто прошел с ними, бывший раб. Он бил кулаками по земле и пытался грызть ее. Остальные стояли, не зная, что делать – и одной ракеты было бы достаточно для того, чтобы покончить с ними со всеми…
– Что встали? – грубо спросил Сулейман. – По машинам!
Сам он перевернул Адама, прижал его к земле. Тот хватал воздух разбитым ртом, все лицо его было в какой-то грязи.
– Брат…
– Аллах… Аллах…
– Брат, это я, Сулейман…
– Аллах…
– Брат, успокойся. Аллах с нами…
И тогда Адам вдруг перестал дергаться и горько сказал, отплевываясь какой-то грязью:
– Нет, брат. Аллах не с нами. Аллах забыл про нас. Аллах наказывает нас. Если это не так, почему вокруг все так мерзко… мерзко…
И Сулейман не нашелся что ему ответить…
Наманган встретил их привычной суетой, висящим над городом смогом от костров, людской толчеей. По-прежнему на склонах гор ютились мазанки беженцев, по-прежнему гудел базар, где продавалось все, от лепешки до несовершеннолетнего ребенка для утех…
Сулейману надо было узнать, там ли амир Ильяс, где он был до того, по-прежнему ли он готовит юных моджахедов и не изменилось ли чего. А единственным местом, где можно было узнать новости, был базар. Потому Сулейман остановил машины у базара и приказал выставить вокруг них оцепление.
Сам он пошел на базар. Еще два года назад он был никем, неизвестный бача. Сейчас он был моджахедом, угодным Аллаху воином. Отросшая, уже взрослая борода, китайский камуфляж, хорошие ботинки, плейт-кэрриер, тоже китайский – это и разгрузка, и бронежилет разом. Снайперская винтовка Драгунова за спиной, трофейный турецкий «Кольт» в кобуре, еще один пистолет, небольшой, турецкий, названия которого он не знал, – в кармане, под руку, стилет в специальном чехле в ботинке. Он был львом Аллаха, воином джихада, и большинство из тех, кто толокся в отравленной дымом и стяжательством атмосфере базара, по иману и близко рядом с ним не стоял.
– Командон, командон…
Сулейман стряхнул пальцы с рукава, но зазывала не отставал.
– Есть что на продажу? Дорого дадим.
