– Юноша толерантен к ИНОМУ необычайно, и потому соплеменников—антропоцентристов недолюбливает… Мало того, что «антропо», ведь ещё и между собой, внутри расы, не способны помириться. Сладымарей вон, оккупантов, в ярость приводили некоторые нормы лингвистического правописания, принятые у нас на Стэпе. К примеру, их прямо железом по стеклу корябало от того, что по—нашему: основными знаками препинания являются запятая и точка, а всякие там двоеточия, точки с запятой, восклицательные, вопросительные, дефисы, тире – лишь дополнительные. Поэтому при запятых могут использоваться в любом угодном пишущему количествах. Как в прямой, так и в непрямой речи, хоть по десятку знаков, если тому, кто пишет, это покажется необходимым для эмоционального окрашивания и акцентирования… Такие нормы у нас сложились, мы их не навязывали никому. Но и поступаться ими не желали. А оккупантов корёжило, когда они видели частоколы восклицательных знаков и по пять тире в одном предложеньи… Это всего лишь маленький пример, но из совокупности таких вот маленьких отличий складывалась лютая ненависть «сладымарей» к «степарям». Были «корябанья» и посерьёзней. Например, обычай наших мужчин отращивать и собирать волосы на затылке в «хвост», сплетённый в подобие косицы у самой головы парой—тройкой особых петель, звеньев, или узлов. Мову нашу, со всеми её «извращеньями», просто запретили на хрен, как и язык межзвёздного общения корус, на котором мы с тобой говорим сейчас. За оселедец и расстрелять могли… за ношение креста тоже. Похоже, их просто тошнило от всего, что уходило корнями в христианские и древнеславянские культуры.
– Да ты, милсдарь, философ!.. – ухмыляется царевич. – Во многом созвучны мне выводы твои… Любопытственно, всегда ль ты САМ следуешь им, в повседневном бытии? В соответствии с твоим толкованием, периодически один из полюсов сильней притягивает тебя… Однако вернёмся течением мыслей к непрошенным холопам—хозяевам нашим. Как говаривал некогда Петрович, мой незабвенный дядька—гувернёр: единственной книги страницу не перевернёшь назад – и книга та зовётся жизнью. Угодив на Акыр мужчиною в расцвете, и провлачив средь Рабов до прискорбной дряхлости, представшей взору твоему, милсдарь Убойко, набрался я поневоле опыту всяческого и мыслишек разных передумал уйму. Со скуки чего только в голову не взбредёт—то…
– Дхорр их из пространства изыми! – комментирую я злобным тоном. Перспективочка провести остаток жизни в пещерах, навсегда отсечённым от Сети – не то что не греет, а просто—напросто леденит. Это ж ни почитать, ни поиграть, ни дельце какое провернуть, ни инфо—справку необходимую запросить, ни голошоу какое глянуть, ни с виртуальной дивчинкой пообщ…
Дхо—орр забодай, а ведь и правда!!!
– А как тут насчёт женского общества? – с тревожной надеждой спрашиваю, и сам боюсь получить определённый ответ, мОгущий лишить последнего лучика солнечного света. Точнее, воспоминанья о таковом. Солнце мне, судя по словам старика—царевича, ветерана пещерных застенков, видеть предстоит от силы пару—тройку раз в местный год. На Господские Праздники клана, да ещё если вдруг обменяются мною с другим кланом…
– Нерегулярно. Весьма. – Их высочество вновь плескает нам по глотку, в который уж раз. – К превеликому несчастию. Теперь—то мне ни к чему удовольствие плотское, однако же поворковать с дамой приятственной и ныне не прочь. В последний раз… года полтора уж как минуло. Была в здешней коллекции одна пунганочка, миледи Гриуб'аньясси, графиня…
– Пунганка? – переспрашиваю. – Я не ослышался?
– Кхе, кхе, милсдарь Убойко, – хихикает евойное высочество, – выбирать оно тут как—то не приходится. И к тому же пунганки хоть теплокровные, и поверьте моему опыту, далеко не худшие представительницы женского племени… – Старик делает паузу, вздыхает и продолжает: – Выбирать, бывало, не приходилось до такой степени, что и половая принадлежность как—то утрачивала принципиальное значение… Живое тепло всё же получше суррогатного ручного заменителя…
«Бежать, ясный пень, – думаю я мрачно и убеждённо, – только бежа—а—ать!».
– Одно время Рабы практиковали случки, – продолжает тем временем свою скорбную повесть царевич. – И намеренно обменивались, временно либо же навсегда, разнополыми особями одного биологического вида. На развод, стало быть. Это практиковалось ещё до меня, я лишь слыхал рассказы… Но, во—первых, далеко не все коллекционные экземпляры ничтоже сумняшеся стремились увеличивать поголовье. А во—вторых, немногочисленных появившихся потомков сами же коллекционеры почему—то единодушно признали второсортными, неполноценными экземплярами. Новоделами, ни в какое сравненье не идущими с аутентичными оригиналами. Теми аристократами, коих прощупали шаманы в окружающем Сплошном Тумане, как крыланы величают Вселенную, и затем добыли группы ловчих, посланных на захват… Несчастные ребятишки всех рас оказались изгоями, их с омерзением повыбрасывали из коллекций на все шесть сторон. Среди нас, экземпляров, циркулирует и муссируется устойчивый слух, что кто—то из них, дескать, выжил, и где—то в горах прячутся стайки новоделов и потомков новоделов… Чего только не выдумаем с тоски. Одолеет кручина, только и спасаешься грёзами.
Старик замолчал и задумался. Перед его мысленным взором наверняка проносились сейчас картины долгих десятилетий, проведённых в неволе…
– Неужто Сеть ОП до сих пор не сопоставила факты исчезновений? – спрашиваю я. – Сотни, тысячи, может быть, десятки тысяч… Пропадают же не какие—нибудь там рядовые работяги или люмпены, а…
– Я понял, не продолжай, милсдарь Убойко, – кивает Романов. – И отвечу так. Вряд ли исчезновения возможно увязать между собою в некую систему. Да, десятки тысяч. А миров в Сети? То—то же. На порядок больше… И сие только в нашей, я подразумеваю, Сети. Как выяснилось, сети не единственной, далеко не единственной во Вселенной. Если же на отдельно взятой планете пропадёт без вести разок—другой в несколько лет какой—нибудь отнюдь не рядовой обитатель… почему бы и нет? Наверняка кто—то и в действительности пропадает, а вовсе не на Акыр коллекционерами утаскивается. Тонет в речке случайно, к примеру. Предварительно напрочь отключившись от Сети, по причине конфиденциального делового свидания, или там с премилой девочкой в укромном загородном бунгало спрятавшись…
– Я бы не отказался, – ворчу. – Можно и номере дешёвого хотеля. Да хоть в шалаше.
– Жди, милсдарь Убойко, – советует мне умудрённый седой ветеран. – Ожиданием и живы мы лишь. Рано ль, поздно ль, местный «костюм», как ты изволишь экзотично выражаться по адресу шамана—вождя, почУет в Тумане, нащупает и выхватит женщину. Быть может, даже человека—женщину. Или же – обменяют тебя, и попадёшь в клан повыше, родовое гнездо коего располагается поближе к вершинам гор, с большой коллекцией, в которой…
– Твоё высочество настолько уверен, что именно меня?
– Моё высочество уверен, кхе—кхе, – то ли кашляет, то ли хихикает Романов. – Меня уж не поменяют. Хоть и помру я вскорости, однако я всё ж таки наследник престола бывший, а не просто принц или там герцог какой. Сей клан почти долинный, низкий, для них заполучить столь важную персону в результате сложного четверного обмена – событием века явилось! Несколько поколений будут вспоминать, что в коллекции клана когда—то имелся подлинный цесаревич! Шаман тут слабый, далеко в Туман крылья засунуть не может, шансов выхватить экземпляр поценнее – маловато. Вот он и расстарался с организацией обмена… С тобой повезло ему несказанно, однако же. Он первым нащупал твой корабль, милсдарь. И не его вина, что клановые хватуны плохо справились со своей функцией. Представляю, как свирепо клановый «костюм» проклинает нерадивых ловчих. Другие кланы теперь уж, небось, захватили всех остальных твоих сотоварищей. Повезло коллекционерам. Целый корабль экземпляров, прямиком к планете проколовшийся. С доставкой на дом, так сказать.
